1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров Страница 19

В своем письме в Совет Народных Комиссаров СССР от 21 декабря 1934 г. он так оценивал атмосферу в стране уже к концу 1934 г.: «…Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия… Я всего более вижу сходство нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий. А у нас это называется республиками… Надо помнить, что человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приученным участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства.

Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди нея.

Не один же я так чувствую и думаю.

Пощадите же родину и нас.

Академик Иван Павлов»67.

Арестовать Павлова тогда не посмели. Хотя за такую дерзкую «антисоветчину» пришпилили бы любого. Впрочем, по некоторым новейшим данным, и академику Павлову все же вскоре вроде бы помогли «скоропостижно» скончаться.

Характеризуя новый порядок судопроизводства, вводимый Центральным Исполнительным Комитетом СССР, один из героев романа А.Н. Рыбакова «35-й и другие годы» совершенно справедливо говорил: «Это постановление о неконтролируемом уничтожении невинных и беззащитных людей. Это закон о массовом беззаконии». Многие считали тогда, что постановление ЦИК от 1 декабря 1934 г. – это уже апогей беззакония, что большего варварства быть уже не может [10]. Но они явно недооценивали прямо-таки дьявольскую изощренность заправил сталинского режима в отыскании все новых и новых методов скорейшего истребления всех неугодных.

Теперь речь шла о детях. Стоустая пропаганда твердила на всех перекрестках, что советские дети – единственный привилегированный класс. Я сам рос в это время и неоднократно видел и в печати, и на стадионах, и чуть ли не на всех заборах лозунг: «Спасибо товарищу Сталину за счастливое детство!» И чего греха таить, верил в чистоту этого призыва. И ведь действительно для многих детей немало хорошего делалось. Но дети-то разные были. Крупный функционер НКВД утверждает, что еще в 1932 г., когда сотни тысяч беспризорных детей, гонимых голодом, спасаясь от гибели, буквально забили железнодорожные станции и крупные города, Сталин негласно издал приказ, по которому те беспризорники, которые были схвачены при разграблении продовольственных складов или краже из железнодорожных вагонов, а также «подхватившие» венерические заболевания, подлежали тайному расстрелу68. Вот таким, «сталинским» путем к лету 1934 г. проблема беспризорных детей была «решена».

Но преступность-то подростковая и детская оставалась. Тогда было решено и в борьбе с нею применить испытанный расстрельный метод, распространив его и на малолетних детей (этого не было даже в гитлеровской Германии). «В целях быстрейшей ликвидации преступности среди несовершеннолетних» ЦИК и Совнарком СССР 7 апреля 1935 г. постановили: «1. Несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, уличенных в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытках к убийству, привлекать к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания»69. Читая это, люди не хотели верить собственным глазам. Чтобы в мирное время, в ходе успешного, как заверяли все средства массовой информации, выполнения второго пятилетнего плана прибегать к таким беспрецедентным мерам? С разных сторон посыпались недоуменные запросы. И тогда 20 апреля 1935 г. на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) было принято вот такое постановление:

«Утвердить проект следующего секретного разъяснения органам суда и прокуратуры:

«Ввиду поступающих запросов, в связи с постановлением ЦИК и СНК СССР от 7.IV. с.г. «О мерах борьбы с преступностью несовершеннолетних», разъясняем:

1) К числу мер уголовного наказания, предусмотренных ст. 1 указанного постановления, относится также и высшая мера уголовного наказания (расстрел).

2) В соответствии с этим надлежит считать отпавшими указанные в примечании к ст. 13 «Основных начал уголовного законодательства СССР и Союзных республик» и соответствующие статьи уголовных кодексов союзных республик (22 ст. УК РСФСР и соответствующие статьи УК других Союзных республик), по которым расстрел к лицам, не достигших 18-летнего возраста, не применяется.

…4) При предании уголовному суду несовершеннолетних по статьям закона, предусматривающим применение высшей меры наказания (расстрела), дела о них рассматривать в краевых (областных) судах в общем порядке»70.

И хотя в пункте 3 этого постановления Политбюро ЦК ВКП(б) говорилось, что высшую меру следует применять к несовершеннолетним лишь в исключительных случаях и под особо тщательным контролем, подобного позорного документа не было, насколько мне известно, за весь период новой и новейшей истории ни в одной хоть мало-мальски цивилизованной стране. Весть об этой акции потрясла даже самых горячих наших сторонников за рубежом.

Чем же объяснить, что Политбюро ЦК ВКП(б) рискнуло пойти на такую каннибальскую меру? Одно из вполне рациональных, по моему мнению, объяснений дает майор ГБ Л.Л. Никольский. Он считает, что главная цель решения о расстреле детей с 12-летнего возраста состояла в том, чтобы оказать воздействие на психику старых революционеров, на их привязанность к детям и внукам. По его свидетельству, секретарь ЦК ВКП(б) Н.И. Ежов, тогда еще только курировавший деятельность НКВД, лично распорядился, чтобы текст этого закона лежал перед следователями на всех допросах. «Многие старые большевики, – пишет Никольский, – готовые умереть за свои идеалы, не могли переступить через трупы собственных детей – и уступали насилию»71. (Правда, автору факты применения этого закона неизвестны. – О.С.)

В дальнейшем происходит еще большее ужесточение. А пока «на законном» основании чинятся в стране суд и расправа во все более нарастающем масштабе. Некоторые процессы (Шахтинское дело, процесс Промпартии и др.) проходят открыто. Они широко используются для нагнетания «классовой ненависти» к «белогвардейцам, вредителям» и вообще ко всякой «контре». Но весьма значительное количество советских людей уже в начале 30-х годов осуждаются тайно, в «закрытом» порядке. И прежде всего постановлениями коллегии ОГПУ. Вот лишь некоторые штрихи репрессивной ее деятельности в ту пору.

Какое-то понятие о существовании в стране атмосферы беспощадной расправы за малейшие критические замечания даже до убийства Кирова можно получить на основании изучения следующего дела. В апреле – мае 1932 г. в Москве были арестованы киноактер киностудии «Межрабпомфильм» Н.Я. Романов, электромонтер А.А. Калошин и артист Малого театра В.В. Головин. Все они были обвинены в том, что якобы являлись участниками антисоветской группы молодежи, проводили антисоветскую агитацию – критиковали политику партии, обсуждали на собраниях вопросы борьбы против советской власти. Постановлением коллегии ОГПУ в августе 1932 г. первые двое были осуждены к заключению в лагерь на 5 лет, а Головин – даже к расстрелу с заменой заключением в лагере на 10 лет. Но в 1937 г. его все-таки «достали», и в соответствии с постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 25 ноября он был расстрелян. Все трое полностью реабилитированы 5 сентября 1961 г.72