Вольф Мессинг. Экстрасенс Сталина - Вадим Эрлихман Страница 19

«В июне 1941 года я поехал в Грузию, — пишет Мессинг. — Как сейчас, помню это воскресенье 22 июня 1941 года. Накануне в субботу состоялось мое выступление, оно прошло очень успешно. В воскресенье утром мы поехали на фуникулер. Мне все время было почему-то не по себе. Настроение было просто скверным. И вот в 6 часов 30 минут по московскому времени — речь Молотова. Началась Великая Отечественная война».

В мемуарах телепат ничего не говорит о том, что будто бы предсказал начало войны. Зато об этом повествует популярная легенда, впервые рассказанная близкой знакомой Мессинга Татьяной Лунгиной. В июне 1941 года она, недавняя школьница, ждала в столичной гостинице «Москва» кинодеятеля из Средней Азии, чтобы договориться с ним об участии в съемках фильма. В это время к ней подошел человек необычного вида: «Этот довольно примечательный мужчина гипнотически притягивал к себе взгляд. Он был в дорогом сером костюме, сорочка цвета морской волны, большие роговые очки. Лохматая, словно распотрошенный кочан капусты, голова. Нос, казавшийся ему «не по мерке» — слишком широкий. Из-за слегка согнутого в пояснице туловища взъерошенная эта голова клонилась вперед с «экраном» большого квадратного лба. Руки его расслабленно свисали к бедрам, а кулаки, словно в нервном тике, то сжимались, то разжимались. Был он средних лет, не очень высокий, худощавый. Шел медленно, поминутно оглядываясь, с усилием отрывая ноги от пола. Казалось, что он кого-то ищет, но двигался неизменно к моему креслу. Приостановился, заметил меня и, уже не оглядываясь, направился в мою сторону.

Подошел ко мне, и я увидела его глаза: пронзительные, ироничные, с бесовскими искорками и чуть усталые.

Мужчина, мягко улыбаясь, сказал:

— А шейн мейделе. (Красивая девочка).

Я смутилась от похвалы. А он на плохом русском языке спросил, как меня зовут. Я ответила, что настоящее мое имя Тауба (что значит «голубь»), но обычно зовут меня Таней.

— Тайболе? — переспросил он, — Голубушка? Ты кого-то ждешь? Зачем ты тут сидишь?

Полузакрыв глаза и еще ниже опустив голову, слушал мой ответ. Нижняя губа его полуоткрытого рта нервно вздрагивала, брови сдвинулись к переносице, и в глазах — щемящая сердце тоска.

— Нет! — сказал он громко, почти выкрикнул. — Нет! Ничего этого уже не будет!

— Чего не будет? — спросила я незнакомца испуганно.

— Ничего: ни фильма, ни поездки, НИ-ЧЕ-ГО!.. И надолго!

Произнес он свою краткую тираду тоном пророка — внушая мне мистический страх своей безапелляционностью.

Так, видимо, волхвы и кудесники предсказывали людям беды. Ничего больше не добавив, той же медленной тяжелой походкой он ушел к лифту, а я осталась, ошарашенная и нежданным его появлением, и таким же мгновенным исчезновением, напуганная этим апокалиптическим «НИ-ЧЕ-ГО!»»

Прошло только несколько дней, и 22 июня началась война, и ничего уже не было: ни съемки фильма, ни поездки в Среднюю Азию, ничего того, ради чего я приходила в гостиницу «Москва»».

Трудно сказать, зачем Мессингу понадобилось пугать незнакомую, вполне симпатичную ему девушку. Быть может, он, как и Хануссен, считал такие заявления необходимой частью загадочного образа ясновидца. А может, действительно чувствовал тревогу, нависшую над страной, к границам которой уже двигались немецкие танковые колонны. Правда, его «ничего» могло подразумевать не только войну, но и любое другое бедствие, которые всегда любят предсказывать пророки.

Если Татьяна встретила 22 июня на взбудораженных улицах Москвы, то Мессинг в этот день находился на гастролях в Тбилиси. Он вспоминает: «Возвращались в Москву поездом. Затемненные станции. Почти на каждой — проверка документов. Во всеобщей бдительности мне пришлось убедиться на собственном опыте: моя несколько экстравагантная внешность, иностранный акцент привели к тому, что меня несколько раз принимали за шпиона. Выручал мой первый советский «импресарио», ездивший со мной, писатель Виктор Финк. По приезде в Москву, как только я остался на улице один, — Финк прямо с вокзала отправился к себе домой, — меня все-таки арестовали. А через несколько дней, когда я спросил, как пройти на такую-то улицу, меня снова арестовали — на сей раз очень миленькая девушка-дружинница.

В эти дни начала войны я пережил тяжелые минуты. Я внутренне почувствовал себя лишним. Передо мной встал вопрос: чем я могу помочь моей второй родине в борьбе с фашистской чумой? Состояние моего здоровья было таковым, что о личном участии в боях я не мог и думать. Оставалось мое искусство, мое умение. Но кому нужен в такое время, думал я, Вольф Мессинг с его «психологическими опытами»?»

Какое-то время казалось, что он действительно никому не нужен. С приближением немецких войск к Москве, в октябре 1941 года, он вместе со многими жителями столицы отправился в эвакуацию. Шенфельд в своей повести утверждает, что телепат отправился в Среднюю Азию: «Предлагали Новосибирск, но я на свою голову захотел в этот проклятый Ташкент: экзотика, теплый климат» — и тем лишний раз доказывает, что его беседа с Мессингом целиком вымышлена. На самом деле Вольф Григорьевич отправился как раз в Новосибирск, но там не засиделся. Власть вспомнила о нем и решила, что его психологические опыты вполне годятся для поднятия духа раненых в госпиталях, эвакуированных и тружеников тыла. Скоро он начал путешествовать по всей стране: если удавалось, в «литерном» поезде, перевозившем начальство, если нет — в обычной теплушке, набитой пассажирами, и сутками стоящей на станциях, пропуская военные грузы. Почти каждый день он выступал перед публикой, давая в год около 200 концертов — и так всю войну. Он писал: «Оказывается, кто-то где-то думал о гражданине СССР Вольфе Мессинге, о том, что его своеобразные способности интересны людям. Меня хотели видеть и в госпиталях, и рабочие оборонных заводов, по неделям не покидающие цехов, и бойцы формирующихся частей и подразделений. Нередко залы заполняли люди, пришедшие прямо от станков. И уходили они от меня к станкам. А бойцы иной раз держали в руках винтовки. Я делал все, что мог, чтобы вдохновить их своим искусством, дать им заряд новых сил для труда и борьбы».

Мессинг бережно хранил отзывы своих зрителей военных лет и воспроизвел некоторые из них в мемуарах:

«17 июля 1942 года в эвакогоспитале выступал Мессинг со своими «психологическими опытами» перед ранеными нашего госпиталя.

Опыты Мессинга произвели на аудиторию ошеломляющее впечатление. Все задания выполнялись точно и сопровождались бурными овациями.

Раненые бойцы, командиры, политработники и служащие госпиталя выражают большую благодарность Мессингу за его выступление в госпитале.

Нач. госпиталя в/врач 3-го ранга Сошина».

«С исключительным вниманием бойцы, сержанты и офицеры гарнизона просмотрели шесть концертов Вольфа Григорьевича Мессинга, на которых присутствовало более трех тысяч человек. Эти концерты на нас, зрителей, произвели очень большое впечатление. Мессинг выполнял исключительно сложные номера, заданные ему «индуктором», и при этом с большой точностью. Он доказал, что это не фокусы, связанные с ловкостью рук человека, а исключительно сложная психологически научная работа, проводимая им в течение длительного периода лет и представляющая исключительный интерес с точки зрения развития психологии как науки.