Русская Мата Хари. Тайны петербургского двора - Александр Широкорад Страница 19

Надо сказать, что ни роман с цесаревичем, ни хлопоты с домом никак не отражались на сценической деятельности балерины. В начале сезона 1892/93 годов Матильда получает главную партию в трехактном балете «Калькабрино» в постановке Мариуса Петипа. Либретто написал Модест Чайковский, а музыку – Минкус.

Ранее эту партию танцевала итальянка Карлотта Брианца, «которая неожиданно покинула нашу сцену». Так коротко и неясно Кшесинская объясняет в «Воспоминаниях» замену итальянки полькой.

Согласно договоренности с главным постановщиком балета Мариусом Петипа, Кшесинская танцевала в манере итальянки с ее динамичными чеканно-резкими движениями.

Многие ожидали провала, но Кшесинская получила овацию.

На следующий день после спектакля в «Театральной газете» появилась рецензия: «Давно ожидавшийся всеми лицами, заинтересованными в судьбах русской хореографии, дебют госпожи Кшесинской 2-й состоялся в воскресенье в балете «Калькабрино» и был полным триумфом нашей молодой и талантливой танцовщицы. Несмотря на то, что танцы, поставленные в этом балете для Карлотты Брианца, изобилуют такими трудностями, которые следует признать последним словом современной техники, юная исполнительница справилась блестящим образом со своей задачей и произвела на зрителей самое лучшее впечатление. Многочисленная публика, совершенно наполнившая залу Мариинского театра, горячо приветствовала госпожу Кшесинскую 2-ю, которая завоевала всеобщие симпатии с момента своего первого выхода. Большая сцена первого акта, трудное адажио во втором акте, наконец, все многочисленные танцы, которыми наполнен этот балет, были исполнены ею с редким апломбом, настоящим артистическим брио и тою законченностью, которой трудно было даже ожидать от артистки, так недавно покинувшей театральную школу. Этими блестящими результатами госпожа Кшесинская обязана как пройденной ею у нас образцовой школе, так и своему теперешнему учителю Чекетти. Повторим еще раз, что дебют ее можно рассматривать как событие в истории нашего балета».

Хвалебные рецензии на выступление Матильды появились и за границей, в частности в парижском журнале «Le Monde Artiste»: «Новая звезда, мадемуазель Кшесинская, дебютировавшая в качестве прима-балерины, великолепно себя зарекомендовала. Этот успех обрадовал русских, так как она является воспитанницей русской балетной школы и позаимствовала у итальянцев только элементы, необходимые для модернизации классического танца. Молодая прима-балерина обладает всеми достоинствами: очаровательной внешностью, безупречной техникой, отточенным мастерством и идеальной легкостью. Нужно лишь немного поработать над мимикой, и из нее получится настоящая артистка».

18 октября 1892 года в Мариинском театре по случаю пятидесятого представления балета «Спящая красавица» состоялось чествование Петра Ильича Чайковского. Кшесинская танцевала партию феи Кандид. Матильде поручили встретить композитора и сопровождать его на сцену.

«Когда Чайковский приехал в театр, – пишет Кшесинская, – я проводила его на сцену и во время оваций улучила момент, чтобы сбегать за кулисы и пообщаться с великими князьями и наследником престола, которые пришли ко мне. Я немного задержалась и не присутствовала на сцене во время чествования композитора и увенчания его лаврами». На Петра Ильича балерине было попросту наплевать.

4 января 1893 года Матильда танцевала в «Щелкунчике», где исполняла роль Сахарной феи вместо итальянки Дель’Эра. У нее было великолепное pa de deux. Но самым значительным для Кшесинской событием стало выступление в роли Авроры в «Спящей красавице», которое состоялось 17 января 1893 года.

В конце 1893 года Матильда исполняла главные роли в трех балетах, а в начале 1894 года – еще и в «Пахите», поставленном в 1883 году Богдановым на музыку Минкуса. Теперь на сцене была не дебютантка, а опытная танцовщица. Она вслед за Леньяни выполняла 32 фуэте, вызывая шквал оваций зрителей.

С конца 1893 года Матильда начала замечать ухаживания со стороны великого князя Сергея Михайловича, причем цесаревич относился к этому флирту весьма благосклонно. Согласно одной из версий, «на субботней вечеринке в кругу друзей, когда откупоривали уже не одну бутылку шампанского, [цесаревич] предложил неожиданную игру: гусар умыкает из родительского дома невесту (как в пушкинской «Метели»). Настоял, чтобы роль невесты исполняла она [Матильда], а в роли похитителя непременно выступил Сергей. Все почувствовали неловкость. Ни для кого не было секретом, и прежде всего для него самого, что старший из «Михайловичей», как звали в компании неразлучную тройку великих князей-братьев, страстно в нее влюблен. Смеясь, она предложила взамен себя сестру Юлию, но он заупрямился: только она и «любезный дядюшка». Игра вышла натянутая, веселье скоро исчезло, гости один за другим потянулись в гардеробную. В тот вечер он не остался у нее ночевать. Холодно поцеловал в губы и уехал» [16].

Доказательств этой версии нет, но, на мой взгляд, она правдоподобна. К чему лукавить – члены «картофельного клуба» не раз обменивались вкусными «картофелинами».

Увы, главным, хотя и не очень достоверным нашим источником являются мемуары Кшесинской, и нам придется вновь обратиться к ним: «12 января 1894 года было объявлено о помолвке великой княгини Ксении Александровны с великим князем Александром Михайловичем. Этого события все давно ждали. Государь император и императрица способствовали их союзу. Мы отпраздновали это событие у меня дома. Приехали наследник престола и барон Цедделер. Мы пили шампанское прямо на полу, в спальне у моей сестры.

Потом состоялась другая помолвка, которую я уже не отмечала, так как она мне не принесла ничего кроме горя и разочарования.

7 апреля 1894 года было объявлено о помолвке наследника престола с Алисой, принцессой Гессен-Дармштадтской. Я давно знала, что рано или поздно это должно произойти, но все же горе мое было беспредельным…

После возвращения из Кобурга и помолвки наследник престола попросил меня о прощальном свидании. Мы условились встретиться на Волконском шоссе, у стоявшего на обочине сарая с сеном.

Я приехала из города в своем экипаже, а он – верхом, прямо с полигона. И, как всегда бывает в таких случаях, когда нужно очень многое сказать друг другу, к горлу подступил комок, и мы говорили совсем не то, что хотели. Очень многое так и осталось невысказанным. Да и о чем можно вести речь на прощание, если знаешь, что уже ничего нельзя изменить…

Когда Ники уехал на полигон, я еще долго стояла у сарая и смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. А он все оглядывался и оглядывался… Я не плакала, но сердце мое разрывалось от горя, и по мере того, как он удалялся, на душе у меня становилось все тяжелее.

Я вернулась в город, в свой пустой и осиротевший дом. Мне казалось, что жизнь кончилась и впереди не будет ничего, кроме боли и горечи».

Если верить уже упомянутому дневнику Ламздорфа, то: «Кшесинская получила 100 тысяч рублей и дом в качестве окончательного расчета за отношения с августейшим любовником. Ну и ну!» [17]