Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов Страница 19

Изумляющий посетителей Павловск — ее дом. Здесь будет все, как она пожелает. Павловск — память сердца, как скажут потомки после смерти императрицы. История жизни, начертанная на лоне природы. Паульлюст и Мариинталь символизируют союз душ. Павлова Утеха и Мариина Долина. Павел и Мария отныне связаны неразрывно на века. И она тут же решила отправить курьера из Киева в Петербург к Кюхельбекеру и изложить в письме то, что ей пришло в голову после отъезда из Царского Села. Пусть он не скупится и превратит дом Тилли в земной рай.

Музыка звучала громче. Они вышли из кареты и в сопровождении присоединившихся к ним Нелидовой и Борщовой направились к живописной группе военных и гражданских чинов, стоящих на специально построенном возвышении, обтянутом пунцовым бархатом. Граф Петр и его супруга, полюбившая великую княгиню с того самого ненастного и тревожного дня их первой встречи в Мемеле, приветливо улыбались, вглядываясь внимательно и сочувственно в ее лицо, будто хотели спросить, не нуждается ли она в чем-нибудь. Но великая княгиня ни в чем не нуждалась, кроме того, чтобы эта церемония поскорее началась и длилась подольше. Какой живительный воздух! Какая звенящая осенняя гамма цветов! И как здесь чудесно! Да это просто огромный Виртемберг!

Войт в строгом сером мундире с черными шнурами и золотыми пуговицами, члены магистрата, бургомистр и городской голова двинулись к ним, держа на вытянутых руках караваи с белым казацким хлебом — паляныцей — и деревянными солонками величиной с детское ведерко. У самых триумфальных ворот, украшенных лентами, напротив возвышения, они преклонили колена, и войт громко произнес речь верноподданного. Она была кратка, но зато сопровождалась выразительными жестами. Ни единого слова великая княгиня не разобрала, кроме здравицы в честь императрицы Екатерины и цесаревича. Снова заиграла музыка, и гости расселись по каретам, чтобы проехать под триумфальной аркой. Великая княгиня перешла к цесаревичу. А у Тилли сладко сжалось сердце, когда она увидела Бенкендорфа, дружески беседующего с Румянцевым-Задунайским. И даже вынужденное соседство с Нелидовой не испортило настроения. Она даже обратилась к противнице, чтобы не усугублять тягостное молчание:

— Здесь так красиво, не правда ли?

И Нелидова, скорчившая бы гримасу в другом случае, ответила не по-русски — иронично, а по-французски и искренне:

— Восхитительно, мадам!

Миновав проем, цесаревич велел остановиться, помог жене спуститься со ступеньки, и они вместе — вчетвером: с графом Петром и графиней — пересели в парадную генерал-губернаторскую коляску и направились по круто поднимающейся аллее в город. Впереди двумя потоками, обогнув триумфальные ворота, гарцевала магистратская реестровая конница — намного больше сотни всадников, одетых в единокалиберные и единоформатные черкески. Эскорт из линейных казаков, крепких, молодых, пригожих, как на подбор, предшествовал всей процессии. Зеленое сукно, отделанное золотым галуном, веселило глаз. Поверх черкесок у казаков наброшены плащи из красного шелка. Лихо заломленные шапки, малиновые, бархатные, с серебряными кистями, дополняли живописное и воинственное одеяние. Сабли наголо поблескивали в лучах полуденного солнца. Ехали казаки шеренгами по четыре в ряд. Впереди, хлопая на ветру, развевались щедро расшитые прапора. Конные музыканты сверкали на солнце трубами и литаврами. За ними плотным строем двигался кавалерийский сводный отряд, четко выдерживая расстояние. Он состоял из трех эскадронов легкоконного Киевского, Северского и Ахтырского полков под командой барона Александра Беннигсена. Цесаревич неоднократно останавливал карету, выходил наружу и приветствовал киевлян, выстроившихся вдоль крутой аллеи. Завидев крепостные ворота, граф Петр покинул коляску и вновь сел в седло. Народ его встретил восторженными кликами. Теперь он гарцевал у окна, в котором виднелся профиль великой княгини. Народ пытался прорвать оцепление, но дюжие гренадеры, взявшись за руки, осаживали наиболее ретивых.

Едва подъехали к взвозу на второй версте, как в поднебесье вновь, шипя, взмыла сигнальная ракета, и немедля за ней в ответ грянул стопушечный залп куда громче первого. Мощные стены Печерской фортеции окутали синие облака. Потом прокатился второй залп. Киев салютовал цесаревичу — сыну великой Екатерины. И сразу в оглушительной тишине, установившейся на мгновение, вступили колокола. Ухнул главный, ему начали вторить что помельче, и наконец алмазно посыпались остренькие сверкающие звоны. Внезапно опять ухнул самый большой колокол. Музыка умолкла, и пространство заполнили мелодичные переборы. А зеленые холмы круче и выше поднимали живую разноцветную ленту на своей спине прямо в небо, и чудилось, что они вот-вот останутся позади, внизу, а приплясывающая сытыми конями кавалькада впереди гусарских плотно сбитых эскадронов взмоет в воздух, увлекая за собой текучий медленный кортеж из дорожных карет с имперскими гербами на дверцах.