Золотой истукан - Явдат Ильясов Страница 19

Одна из жен морских (ее Гадбургой звать)

Сказала: «Рыцарь Гаген, готовы мы сказать,

Коль, витязь, нам сорочки наши возвратите,-

Чем вы свою поездку

в пределы гуннов завершите?»

«Песнь о Нибелунгах».

В пути их держали вместе, рук уже не вязали, и ночами, в жаркой темноте, а то и при свете, на дневных привалах, женщины, после всего, что довелось увидеть и пережить, — сейчас ты здесь, а через час… куда твое тело денут горячее? — с жалкой бесшабашностью, плача от стыда и радости, сходились с мужчинами на скудной траве, стараясь до дна вычерпать ласку и боль.

Лиходеи не мешали. Усмехались: мол, пусть. Овца с бременем стоит дороже…

Злосчастные пороги — позади. Степь да мутно-белая речка. У изгиба ее булгары разделились. Разбили надвое и кучу пленных.

И теперь, когда их опять развели — и развели, похоже, уже навсегда, женщины обливались слезами, не отнимая жадных, благодарных глаз от хмурых и бледных мужчин. У многих внутри завязалась новая жизнь, — он предстояло вечно прозябать в угрюмой безотцовщине.

Руслан — он был не здесь, он был с Баян-Слу. Однако нашлись и для него на прощание тихий взгляд и родственное слово. Синеглазая девчушка лет трех, которую он прежде видеть не видел, тянулась к нему немытыми ладошками:

— Тату, та-ату.

Мать ее, маленькая, плоская, невзрачная, стесненно и бледно улыбалась: глупое дитя — юнца признала за отца, и жалеючи оглядывала Руслана. Добрый. Упустила. Где была? Авось не оттолкнул бы. Побоялся обидеть обделенную, никому не нужную. Теперь не достанешь.

К дальнему зову Калгастовой матери, к смуглым словам, что уныло баюкали слух, — Баян-Слу, — прибавилось новое слово, певучее, твердое: тату, тоже странное, но таившее иную ласку, теплоту и печаль.

Легкий отряд увел детей и женщин вниз по молочной речушке на юг.

— В Тавриду, — скупо пояснил Кубрат. — На торг ромейский.

— А нас куда?

— Вас — в Тану. На восход. Где Дон впадает в море.

Им нередко попадались речки — одни крупнее, с галькой, песком, с кустами на берегах, другие мельче, в тине и глине, третьи — вовсе худые, почти сухие, с лужами в нечистых углублениях. Но воды, слава богу, хватало.

Слава богу. Слава богу. Руслан уже не знал, какого бога славить. Кого благодарить за спасение. То ли Рода, то ли Хан-Тэнгре. И думать о них не хотелось.

Ой, Баян-Слу, баяла ослу — скорей, а он, тугодум, ушами хлопал, прохлопал счастье. Верно сказал Кубрат: нерасторопны урусы. Чего было ждать? Хватай да беги. У булгар каждый вздох — наудачу, шагу не ступят без риска, и то живут.

Он донимал старика расспросами, но Кубрат отвечал неохотно и кратко — будто таил на него обиду, хоть сам и старался держаться поближе к Руслану, ехал все время рядом на облезлом осле.

Почему разделили пленных?

До ромейского торга — рукой подать, к тому же он выгодный. Вот и погнали туда ребятишек и женщин. И мужчин увели бы в Корсунь, но хазары берут их кагану в дань. Потому и Руслан уцелел. Кагану надобны и крепкие невольники. В телохранители, наверно, их определит.

Зачем убили Баян-Слу, с Хунгаром положили? Его достояние. Попробуй оставь — мор и гибель нашлет на степь. Злой человек. Меч ему затупили, наконечники сняли со стрел, чтоб живых не разил… Кто выдал Кубратову дочь?