Король без трона. Кадеты империатрицы - Морис Монтегю Страница 18

Гранлис, восхищавшийся в душе поступком шуана, был одного мнения с Иммармоном и д’Отремом; Новар, Тэ, Невантер, несмотря на оскорбление, ничего не имели против него, а четыре сторонника империи — Орсимон, Мартенсар, Микеле и Рантвиньи — были готовы сорвать голову Бруслару.

Пошли в ход кулаки, бутылки, но шуан, поддерживаемый своими сторонниками, вынул из кармана два пистолета и, направив их в упор на нападавших, крикнул:

— Стой! Я убью первого, кто сунется ко мне! Вы должны знать мой обычай!

Отступили даже самые храбрые, не имея в руках оружия.

Шуан воспользовался этим, чтобы медленно отступить, не опуская пистолетов. Дойдя до двери, он одним прыжком выскочил на улицу, вскочил на свою лошадь, которую слуга, услышав шум, держал наготове, сам сидя уже в седле, и оба помчались прочь от гостиницы, где еще шла свалка противников. Скоро оба всадника скрылись в глубине леса.

— Ищи ветра в поле! — философски заметил хозяин гостиницы, входя снова в общий зал.

Долго еще длились споры. Кантекор, в отчаянии от того, что ускользнул такой отъявленный враг императора, обвинял всех в этом бегстве, в особенности же толстого бельгийца и егеря. Те с негодованием отказывались, думая об одном, как бы поскорее удрать из этого опасного места. Они были правы, так как оба служили шпионами у графов Прованского и д’Артуа. Они больше всего боялись скандала, который погубил бы их, выдав их звание. Пока же они оба ссылались на свое великодушие, заставившее их принять сторону слабого, защитить одного, на которого напали десять человек.

— Слабого! — проворчал Кантекор, получивший от Бруслара такой удар, от которого у него до сих пор болели бока. — При помощи троих таких слабых я справился бы со всеми вами, черт побери! Ну, делать нечего, это дело кончено, нечего о нем больше и толковать; до следующего раза…

И трое сыщиков, прекрасно узнавших друг друга, стали пить вместе, объединяемые своей профессий и неудачей.

Между тем в соседней комнате, куда теперь закрыли дверь, будущие офицеры, с беззаботностью своего возраста, продолжали на этот раз без помехи свой прерванный завтрак; только разговоры приняли несколько более серьезный тон. Говорили о приеме императрицы, о полученных обещаниях. Она была так приветлива и любезна со всеми, что многие удивлялись: она как будто осталась верна прежним традициям, и ее двор походил на салон предместья Сен-Жермен. Там слышались имена старой аристократии, и жена Наполеона проявляла явную слабость к громким титулам.

— Чего же вы хотите? — пожал плечами д’Орсимон. — Прошлое еще слишком живо в ее памяти; ведь это же ее собственный круг.

— Ну, не особенно, — поджал губы д’Отрем, — ее род не из очень знатных.

— Однако это не помешало гильотинировать Богарне, — заметил Мартенсар.

Гранлис улыбался своей тихой улыбкой, слушая эту болтовню.

— Вы правы, — продолжал д’Отрем. — Императрица знала настоящих дворян только в передней гильотины. Но надо сознаться, что теперь она готова оказать им всякие услуги. Она добрая женщина.

— Может быть, — усмехнулся Микеле, — только для других, а не для своего собственного супруга.

Кое-кто рассмеялся.

— О, ее супруг! Этому-то она дала себя знать! — подмигнул Иммармон.

— Послушайте, господа, — вступился Мартенсар, — это — ваша благодарность за все милости императрицы? Подумайте лучше о тех, кто пользуется этой самой императрицей, чтобы добыть себе места, деньги, чины, а у нее за спиной ее же злословить!

Фраза была резка, в особенности в устах всегда угодливого и любезного молодого человека.

— Вы правы, господин Мартенсар, — поддержал его Гранлис.

— О, пожалуйста, не величайте меня господином… Просто Мартенсар! Я только сын буржуа, не больше!

— Простите, — улыбнулся снова Гранлис, бросив взгляд на своего соседа справа, — ваша правда; я не имею никакого права… Да, я первый подтверждаю, что императрица Жозефина — сама доброта; я лично должен быть вдвойне благодарен ей за прошлое и за настоящее.

— В добрый час! — воскликнул Мартенсар. — Это хорошо сказано!

Он дружески протянул через стол свою руку Гранлису, тот после минутного колебания, скрыв свое удивление, дружески пожал протянутую ему руку. Д’Отрем и д’Иммармон молча переглянулись.

Рантвиньи — может быть, без всякого намерения — еще усилил неловкость положения.

— Господин де Гранлис, — важно сказал он, — ваше свидетельство для нас очень ценно, но, отнюдь не желая обидеть вас, позволяю себе заметить, что вы, как и я, представляете здесь собой лицо не особенно большой знатности, вроде только что упомянутых Богарне. У нас с вами нет никакого титула, наше имя очень скромно. Настоящие же вельможи, — те, кого сейчас назвал Бруслар: виконт Иммармон, маркиз Невантер, граф д’Отрем, граф Новар, граф де Тэ, князь де Груа, — или говорили против императрицы, или молчали, не подняв голоса в ее защиту. Приходится с грустью сознаться в этом… А между тем я полагал, что в армии императора все должны быть преданы представителям империи!

Среди окружающих поднялось заметное движение; партии начали принимать определенный характер: с одной стороны было шесть роялистов, с другой — четыре ярых поклонника империи.

Предчувствуя настоящую ссору, де Тэ заговорил первый раз в течение всего завтрака. Его голос, манеры, странная красота бледного лица сразу поразили его товарищей, и они слушали его без всяких возражений.

— Господа, — начал он, — какое нам дело до чужой совести? Мы все — французы, завтра все будем офицерами. Наша обязанность, наш долг — преданность родине, презрение опасностей. И этот долг, я полагаю, мы должны исполнить без всяких задних мыслей. Никто не имеет права спрашивать с нас большего, справляясь о наших побуждениях. Каждый может иметь свои личные соображения, которые никого не касаются, раз он честно исполнял свой долг. Я первый признаюсь, что у меня есть своя личная цель при поступлении на службу, но я не считаю нужным никому доверять ее: мне достаточно своей собственной совести. Вам, конечно, также достаточно вашей… Не правда ли? Ну и отлично, будем квиты!

Он был прав, это признали все. Грозивший подняться спор не имел больше никакого смысла.

— Господин Мартенсар, забудем прошлое, и спасибо за ваш завтрак, — продолжал де Тэ.

— Надеюсь, что он не последний и я еще не раз угощу вас, — весело ответил молодой буржуа, снова ставший милым и любезным.

Все взяли свои шляпы, висевшие на вешалке, и вышли из комнаты, не обращая внимания на глазевших посетителей гостиницы.

Кантекор, когда они проходили мимо, снял шляпу и низко раскланялся. Он еще раз пристально всматривался в лица молодых людей, тщательно запоминая их черты.

Благодаря выходке Бруслара он знал теперь имена некоторых из них, и они были знакомы ему; они встречались в письмах, украденных им у конногвардейца, которого он считал мертвым и который выходил теперь из гостиницы, не узнавая его. Эти имена возбуждали в Кантекоре подозрения, наводили его на мысль о какой-нибудь вредной затее, доказывали, что молодые люди носят маску, ложно разыгрывая роль примирившихся с обстоятельствами. Но, как хороший сыщик, он ясно видел, что все эти люди, считая в том числе и Бруслара, плохо знают друг друга и действуют не сообща.