Сицилийская вечерня. История Средиземноморья в XIII веке - Стивен Рансимен Страница 18

Король Людовик был в замешательстве. Он обещал свою поддержку английскому кандидату, но в любом случае его беспокоили наследные права Конрадина. В то же время Людовик осуждал Манфреда, который в его глазах был узурпатором и врагом Церкви. Он был настроен против Манфреда так серьезно, что готов был разорвать помолвку своего сына Филиппа с арагонской принцессой, когда узнал, что ее брат женился на дочери Манфреда. Людовик согласился на этот брак, только когда Хайме Арагонский пообещал никогда не предоставлять Манфреду военную поддержку в его конфликте с Церковью. Король Людовик некоторое время колебался. Затем, с ловкостью, едва ли совместимой с его безупречной репутацией, он пошел на компромисс: отказался от сицилийского трона для себя или для своих сыновей, но не стал возражать, когда Альберт предложил трон его брату, Карлу Анжуйскому. Обрадованный согласием Людовика, Альберт приготовился отправиться в Прованс, где находилась резиденция графа Анжуйского, когда в Париж прибыли новые письма от Папы с указанием приостановить все дела.⁷²

Папа переключился на другой фронт в связи с прибытием к папскому двору бывшего латинского императора Балдуина. Балдуин приехал в Витербо от Манфреда, которого он считал единственным государем, способным восстановить Латинскую империю Константинополя. Теперь настал черед Папы растеряться. Возвращение Константинополя было для него делом особой важности, и ему было искренне жаль Балдуина. Папа отказался дать прямой ответ на письма Манфреда, привезенные императором: он не мог заставить себя с такой готовностью прийти к соглашению с отлученным от церкви захватчиком, но сразу же отвечать отказом ему тоже не хотелось. Папе не пристало тратить все свои силы на войну в Италии, когда католическому христианству на востоке грозила опасность. К тому же надо было принимать в расчет не только Константинополь: государства, основанные крестоносцами в Сирии, где Урбан когда-то жил и трудился, были под угрозой из-за усиления египетских мамлюков. Когда в 1260 г. мамлюки разбили монголов, аристократия Иерусалимского королевства, напуганная могуществом монгольской империи, приветствовала ее поражение. Однако вскоре оказалось, что для христиан Святой Земли мамлюки являются гораздо более серьезной и близкой угрозой. Урбан был человеком с большим жизненным опытом: он рассматривал христианский мир как единое целое. Ему нужно было время, чтобы пересмотреть свою политику. Вместо того чтобы и дальше предлагать сицилийский престол французскому принцу, Папа теперь обратился ко всем верующим, настаивая немедленно организовать крестовый поход.⁷³

Многим казалось, что дипломатия Манфреда увенчалась успехом. Один англичанин написал домой из Витербо, что согласие между сицилийским королем и папством близко.⁷⁴ До Константинополя дошло известие о том, что Папа освободил Гильома Ахейского от клятвы верности, которую тот принес византийскому императору Михаилу Палеологу, и в Константинополе решили, что это произошло из-за вмешательства Манфреда. Византийский император испугался, что весь Запад объединился в большой союз против него.⁷⁵ Его беспокойство было преждевременным, поскольку у Папы имелись на этот счет свои соображения. Папа отправил послание с требованием, чтобы Манфред явился к нему лично или прислал доверенное лицо к папскому двору до 1 августа 1262 г. В конце июля Манфред отправил послов в Витербо, где они были представлены Папе лично бывшим императором Бал-дуином. Послы просили отсрочки для Манфреда и получили разрешение до 18 ноября. Урбан тем временем написал Людовику Святому, чтобы попросить у него совета. Французскому королю, рвавшемуся в поход против язычников, перспектива мирного договора казалась заманчивой. При всей его нелюбви к Манфреду, его совесть была бы спокойна в том случае, если бы Папа простил Манфреда. Людовик написал, чтобы выразить свое одобрение. Но по какой-то причине письмо так и не дошло до адресата. Может быть, Людовик чувствовал некоторое беспокойство по поводу того, что придется пожертвовать правами Конрадина на сицилийский трон, которые в случае примирения с Манфредом будут попраны. Возможно также, что Карл Анжуйский, который теперь был заинтересован в сицилийской короне, сумел задержать письмо брата.⁷⁶ Урбан так и не получил никакого ответа из Франции, когда второе Посольство Манфреда прибыло к нему в начале ноября. Манфреду была предложена гарантия неприкосновенности для прибытия к папскому двору, но условия юзвращения Манфреда в лоно церкви не оговаривались; Папа также отправил письмо Альберту Пармскому с указаниеми продолжать переговоры с Карлом Анжуйским. Наконец, в конце ноября Урбан определился со своими условиями в отношении Манфреда. Чего точно он потребовал — неизвестно. Похоже, что он предложил пожаловать Манфреду и его наследникам Сицилийское королевство в обход всех притязаний, какие могут быть у Конрадина. Манфред, по-видимому, должен был заплатить большую сумму наличными в качестве первого взноса и платить ежегодную дань папскому престолу. Он также должен был вернуть в свое королевство изгнанных политических противников и отдать им отобранные земли. Именно это последнее условие оказалось неприемлемым. Даже если бы Манфред захотел отказаться от земель, которые считал необходимыми для поддержания своей королевской власти, его чиновники, которых он награждал конфискованными поместьями, никогда не согласились бы с их утратой. Двор Манфреда не позволил бы ему принять эти условия. К тому времени, когда он выдвинул встречные предложения, было уже поздно. Урбан решил, что ничего хорошего из примирения не выйдет.⁷⁷

Папа должен был действовать осторожно. Король Людовик страстно мечтал отправиться в крестовый поход на Восток, и император Балдуин поехал в Париж, чтобы использовать свое влияние на короля. Урбан продолжал действовать так, будто крестовый поход был его главной целью. Хотя про себя он уже начал сомневаться, будет ли соглашение с Михаилом Палеологом с целью объединения двух земель менее выгодным, чем возвращение Латинской империи, он все же официально отказался иметь дело с греками. Но Урбан дал Людовику понять, что, по его мнению, на Манфреда нельзя полагаться и, если крестовый поход будет успешным, на сицилийский престол должен взойти более верный сын Церкви.⁷⁸

Людовик Святой позволил себя убедить, несмотря на просьбу Балдуина. В мае 1263 г. его братья, Альфонс де Пуатье и Карл Анжуйский, приехали к нему в Париж. Людовик дал разрешение Карлу возобновить переговоры с папством. В июне послы Карла прибыли к Папе. 17 июня Урбан передал им проект договора для их господина, а через три дня он написал Альфонсу де Пуатье с просьбой помочь ему убедить Карла принять эти условия. В июле Папа написал дружелюбное письмо императору Михаилу Палеологу и назначил нового посла к французскому и английскому дворам. Это был архиепископ Козенцы, принадлежавший к знатной неаполитанской семье Пиньятелли, которая из поколения в поколение враждовала с Гогенштауфенами. Архиепископ должен был сообщить Генриху Английскому, что кандидатура Эдмунда больше не обсуждается, а Людовику — что ему следует отбросить все свои сомнения в отношении прав Эдмунда или Конрадина. Интересы Церкви и крестового похода требовали передачи сицилийского престола Карлу.⁷⁹

Император Балдуин, на которого рассчитывал Манфред, был в отчаянии. 2 июля он написал Манфреду из Парижа, что Папе удалось убедить короля Людовика в неискренности попыток Манфреда к примирению. Балдуин советовал Манфреду отправить надежного посланника в Париж с письмом к королю Людовику, чтобы убедить того в своей истовой вере, и с еще одним — к французской королеве, которая, как заметил Балдуин, очень не любила графа Анжуйского. До Манфреда это письмо не дошло, оно было перехвачено подеста Римини, который переслал письмо Папе. Папа прочел письмо и отправил его обратно через Альберта Пармского в Париж, чтобы письмо прочел Людовик. Людовик был глубоко потрясен, узнав, что Балдуин, состоявший у него на содержании, плетет интриги за его спиной. Герцог Бургундский, которого Балдуин склонил на свою сторону, посулив королевство Фессалоникское после восстановления империи, не смог повлиять на короля; королева Маргарита тоже утратила всякое влияние при дворе, поскольку она оскорбила короля своей ненавистью к его брату.⁸⁰