Елизавета Тюдор - Ольга Дмитриева Страница 18

Сродни процессиям были и весьма любимые Елизаветой «проезды» по разным землям и графствам ее королевства — древний обычай средневековых королей, в котором она безошибочно угадала эффективное средство пропаганды, еще одну возможность контакта с подданными, случай показать себя и покорить сельских сквайров, фермеров, крестьян и их жен, чтобы потом они без конца рассказывали детям и внукам, как через их деревню, «вот по этой самой дороге», проезжала «добрая королева Бесс».

Это был популизм чистейшей воды. И достойно удивления, как быстро молодая королева овладела всем его арсеналом, оценив важность создания собственного позитивного имиджа и того, что позднее политики назовут «связями с общественностью».

Вернемся, однако, к коронации. Покорив безыскусные души лондонцев, Елизавета стояла перед более трудной задачей: сама церемония коронации, на которую были допущены лишь придворные, духовные лица и дипломаты, таила в себе множество подводных камней. Это был другой мир, чуждый сердечной открытости, полный интриг и амбиций, где каждый жест молодой государыни подмечался, по-своему истолковывался и многократно описывался в донесениях послов. Первой проблемой было отсутствие архиепископа Кентерберийского — примаса церкви, который должен был совершить обряд миропомазания и коронации. Последним этот престол занимал Реджиналд Пол — один из сподвижников Марии Кровавой. Неизвестно, как бы он повел себя после восшествия Елизаветы на престол, но Господь призвал его к себе спустя несколько часов после смерти королевы-католички, избавив ее наследницу от непримиримого врага. Остальные епископы, поставленные на свои должности Марией, в основном составляли враждебную ее сестре группу. Необыкновенный мор, напавший на них, сильно разредил их ряды к концу года, пока же королева с трудом нашла епископа Оглторпа, согласившегося короновать ту, чье появление на свет вызвало разрыв с Римом, и к тому же незаконнорожденную. Вместо епископов Дарэма и Бата, которые отказались участвовать в церемонии, ее были вынуждены сопровождать к алтарю светские лица — графы Шрусбери и Пемброк.

Обряд должен был совершиться по всем правилам, установленным в католической церкви, и на латинском языке (в последний раз в английской истории), что указывало на крайнюю осторожность Елизаветы, которая не хотела разжигать страсти между католиками и протестантами, по крайней мере до тех пор, пока корона не будет водружена на ее голову. Правда, чтобы выразить свое отношение к католической мессе, королева припасла неожиданный ход.

16 января еще одна процессия проследовала из дворца Уайтхолл в Вестминстерское аббатство. Весь ее путь был устлан сукном цветов государственного герба — голубого и золотистого. В процессии участвовали герольды, рыцари, лорды, пэры и епископы, затем сама королева и ее гвардия. Елизавета была одета в королевскую мантию, но еще без короны. Пэры, отличительным знаком которых были небольшие обручи-короны, пока почтительно не надевали их. Многочисленные знаки королевского достоинства со всеми возможными почестями несли представители высшей аристократии: шпоры королевы — граф Хантингдон, жезл святого Эдуарда — граф Бедфорд. Четыре исторических меча, считавшиеся атрибутами королевской власти, несли соответственно граф Дерби — католик, граф Рэтленд — протестант, графы Вустер и Вестморленд — также убежденные католики. В этой процессии шли бок о бок смертельные враги, пострадавшие от религиозных и политических гонений в дни Генриха, Эдуарда и Марии. Каждый гадал, какую судьбу ему готовит новое царствование.

Коронационный скипетр нес католик граф Арундел — будущая жертва королевского гнева, а державу — маркиз Уинчестер, удивительный образчик тюдоровского царедворца, который уцелел и при Генрихе-реформаторе, и при Эдуарде-протестанте, и при Марии-католичке, и при Елизавете, будучи, по его собственному признанию, сделан «из лозы, не из дуба». Кузен королевы герцог Норфолк (в будущем государственный изменник) нес корону, предваряя появление самой Елизаветы в длинной мантии, которую поддерживала графиня Леннокс — мать молодого лорда Дарнли (оба они — и сын и мать — тоже встанут на путь заговоров и измен). Как только вся эта процессия вошла под своды собора, толпа зрителей по старой традиции разорвала в клочки голубое сукно, по которому ступала королева, разобрав его на сувениры.

В соборе королеву усадили на трон, установленный перед алтарем, и епископ четырежды — на все стороны света — огласил ее имя. Затем Елизавету подвели к алтарю; там, коленопреклоненная, она поцеловала дискос ^[7] и совершила ритуальное «подношение золота». После проповеди епископа, которая читалась на латыни, под сводами собора единственный раз за всю долгую церемонию зазвучала английская речь — это оглашали молитвы богомольцев, их просьбы к Богу и чаяния, связанные с восшествием на престол новой государыни.

Вслед за этим, как бы отвечая на их мольбы, Елизавета поднялась и произнесла торжественную клятву охранять законы и обычаи Англии, мир церкви и ее народа, быть милостивой, приверженной истине и справедливости. Предваряя церемонию миропомазания, зазвучали молитвы и песнопения, во время которых по католическому обряду королеве полагалось простереться на полу, но Елизавета лишь преклонила колени. Ропот пробежал по рядам епископов, католики неодобрительно переглянулись, а королеву тем временем уже обрядили для миропомазания в сандалии, подпоясали, сверху накинули белый плащ, на голову водрузили белый кружевной чепец, чтобы пролить сквозь него миро. По традиции им помазали ее ладони, грудь, спину между лопатками, локти и макушку. После этого ей в руки вложили скипетр и державу, а на голову возложили корону. Зазвучали трубы, и все пэры надели свои короны. Елизавета стояла в блеске славы среди своего дворянства — первая среди себе подобных, но вознесенная на недосягаемую высоту только что совершенным таинством. Добавим, католическим таинством. Потом каждый из присутствующих принес королеве оммаж — клятву верности, преклоняя колени и вкладывая свою руку в ее, согласно древнему обычаю. Но в нарушение его Елизавета первыми допустила к себе светских пэров, а не духовенство, подчеркнув свое недовольство им.

То, что произошло дальше, было откровенной политической демонстрацией. Начало католической мессы — чтение отрывков из Посланий святых апостолов и Евангелия — королева выслушала, но когда перед причастием священник вознес над собой хлеб и вино (манипуляции, считавшиеся протестантами недопустимыми), она вдруг встала и удалилась в небольшую часовню, а затем, оставив негодующих святых отцов обсуждать этот инцидент, радостная отправилась на банкет. Позднее она с удовольствием вспоминала этот эпизод вместе с французским послом, ценившим политическую ловкость: она была миропомазана и коронована по католическому обряду, не впав при этом в «папистское идолопоклонство».

Мало кто из тех, кто наблюдал Елизавету в эти дни, осознавал, что именно происходит на их глазах, а между тем они присутствовали при восходе европейской политической звезды первой величины, которая намеревалась отныне двигаться по новой орбите, руководствуясь лишь собственной интуицией, подсказывающей, как ей следует строить ее отношения с народом. Это было началом ее беспрецедентного «романа с нацией», который длился несколько десятилетий. Испанский посол граф Ферия еще верил, что вскоре молодая королева поступит так же, как поступали все до нее, — выйдет замуж, и тогда, писал он, возвратившись с церемонии коронации, главное будет не в ней, а в том, кто станет ее мужем. И едва ли в Англии нашелся бы еще хоть один человек, за исключением самой королевы, который бы с ним не согласился. Она же твердо решила играть роль верховной жрицы, посвятившей себя своему народу и обрученной с ним. В день коронации Елизавета надела на один из своих тонких длинных пальцев перстень. Умирая, она прошептала, что он был ее единственным обручальным кольцом.