Армия за колючей проволокой. Дневник немецкого военнопленного в России 1915-1918 гг. - Эдвин Двингер Страница 18
Армия за колючей проволокой. Дневник немецкого военнопленного в России 1915-1918 гг. - Эдвин Двингер читать онлайн бесплатно
– Нет, – говорю я решительно. – Не думаю. Это было бы… Нет, это просто переходный этап. В такой огромной стране экономить на месте – разве не абсурд?
– Мы бы быстро подохли! – бормочет Под.
– Да, – соглашается Бланк, – сейчас осень, сейчас это можно выдерживать по необходимости. Однако мне говорили, что этот сарай служит сборным пунктом и зимой – при пятидесятиградусном морозе!
– Значит, на этих досках уже замерзли тысячи! – бормочет Под.
Некоторое время спустя из разведочного рейда возвращается Брюнн.
– Детки, – говорит он, – нам повезло! Первые кантуются тут уже пять недель. С нашим прибытием следующий эшелон будет укомплектован. Через трое суток его должны отправить…
– Куда? – спрашивает Шнарренберг. Это его первое слово со вчерашнего вечера.
– Госпожа комендантша говорит: в Сибирь! – отвечает Брюннингхаус.
На четвертое утро старшие бараков были вызваны к коменданту. Неужели действительно отправляют? Когда Шнарренберг возвращается, его угрюмое лицо почти сияет радостью.
– Слава богу! – говорит он, вздохнув с облегчением. – Дело сдвинулось! – Он с воскреснувшей выправкой выходит на середину нашего отделения и резким, способным разбудить и мертвого голосом кричит:
– Приготовиться к выступлению! В две шеренги становись!
Мы вставляем костыли под мышки и встаем. Под на бечевке подвязывает чайник к поясу и как конь становится на правом фланге. До полудня мы стоим во дворе, никому нет до нас дела. На Шнарренберга со всех сторон летят злые крики. Он кусает губы, и его радостное настроение быстро улетучивается. Нет, он не может ничего поделать, но кто здесь что-то может?
Наконец появляется комендантша, длинноносая бабища.
– Никто еще не хочет поменять свои деньги? – сладко вопрошает она.
– Не-е, целуем ручки, мадам! – отчетливо произносит Брюнн.
Во второй шеренге пара людей смеются.
– Черт бы вас побрал! – говорит нежная женщина и убирается прочь.
Около 3 часов отворяются большие ворота, и наш отряд, словно гусеница, вытягивается наружу. На железнодорожной насыпи стоит состав из 50–60 телячьих вагонов.
– Нужно постараться заполучить бельэтаж! – говорит Брюнн. Он имеет в виду верхние нары.
Прямо у вагонов мы останавливаемся.
– По сорок рассчитайсь! – кричит Шнарренберг. – Стой, стой, что такое?..
Все его увещевания тщетны. В одно мгновение отряд разваливается на тысячу борцов, которые без всякого сострадания штурмуют вагоны, пинками и кулаками стараясь захватить верхние нары.
Нам можно не спешить, у нас есть Под. Он первым усаживается на верхние нары в одном из вагонов и кричит низким голосом:
– Кто сюда заберется, пусть сначала пронумерует свои кости!
В русской теплушке четверо нар, двое верхних и двое нижних, справа и слева от раздвижных дверей.
– Сорок на четыре по Адаму Ризе дают десять на одни нары! – возвещает Брюнн. – Проклятие – мы что, сельди?
Он прав. Места едва хватит для шестерых, вдесятером можно лишь улечься боком и не шевелиться. Но у нас, верхних, справа и слева есть два небольших окошка, и мы сможем что-то увидеть. Нижним через щели досок наших нар в глаза сыплется мусор и паразиты, кроме того, они возятся до полуночи. Ни о каком сострадании нет и речи, в конце концов все сильные и здоровые лежат на верхних местах, больные и немощные забиваются в темные дыры, в которые никто не хочет идти.
Вечером подходит команда конвойных солдат. В каждый вагон влезает вооруженный солдат, занимает лучшее место, прикладом расталкивает в стороны устроившихся на ночевку. «Чего тут разлеглись, свиньи!»
В нашем вагоне пестрая мешанина. Венгры и венцы, штирийцы и тирольцы, двое грубых баварцев, один саксонец, один берлинец. В углу примостились четверо галичан, маленькие, носатые евреи с завитками волос как штопор, вежливые и услужливые человечки, чья странная речь потешает нас.
Солнце уже заходит, когда по стрелкам громыхает большой локомотив с нефтяным тендером. Пару раз дергает, затем начинается движение вперед.
– А куда мы, собственно, едем? – спрашивает малыш Бланк.
– Откуда я знаю? – ворчит Шнарренберг.
– Не знаешь, куда везут? – спрашиваю я конвойного.
– Заткнись, не видишь, я сплю!
Мы сползаем с нар, отодвигаем одну из дверей, садимся на пол перед проемом в три-четыре ряда. Мимо нас тянется равнина, крестьянские дворы, в окнах домов которых тускло светят лампы. Поля давно убраны, то там то сям встречаются тяжело нагруженные сеном телеги, запряженные маленькими, малосильными лошадками. Крестьяне в пестрых косоворотках шагают подле них, на возах сидят молодые девушки в белых рубахах. Высокое вибрирующее сопрано взмывает в темнеющее вечернее небо, хор замечательно глубоких басов сопровождает его…
Мы молча слушаем. Наши сердца сжимает неведомая рука, вонзает в них пальцы.
– У нас дома, – медленно говорит Под, – жена уже сеет озимые…
Я только киваю, оцепенело глядя вперед. Как эта девушка поет…
– У нас дома, – продолжает Под, – моя Анна уже давно убрала сено…
Я опускаю голову на грудь. Поезд монотонно грохочет. «На Восток, на Восток!» – гремят колеса. Кто знает куда?
– У нас дома… – говорит Под.
В этот момент за нами кто-то запевает. Трое, четверо, полвагона тихо подхватывают. Ах, неужели это правда?
Страна перед нами, чужая, чужая страна становится все темнее. Лишь иногда виднеются редкие огни, еще слышится запах ее лугов, ощущается дыхание ее ветра. Пение за нашей спиной становится все громче, в вагоне оно звучит все более страстно…
Малыш Бланк тихо встает, молча забирается в темный уголок своих нар. Под вдруг закрывает руками лицо. Его грузное тело дрожит, я ощущаю это, потому что он привалился к моему боку.
– Что с тобой, Под? – тихо спрашиваю я. – Ты заболел?
Он опускает голову еще ниже.
– Скорее бы они закончили эту проклятую песню! – хрипло бормочет он.
Ночь. Не могу заснуть. Мой левый бок зудит, словно исколотый. Я его отлежал, и он искусан вшами. Осторожно протискиваюсь между моими товарищами, справа от меня лежит Брюнн, слева Под. Брюнн спит с широко открытым ртом и выглядит немного глуповато, Под напоминает отдыхающего медведя. Все лежат, вытянувшись на левом боку, лица у всех обращены в одну сторону.
Мы меняем наше положение каждый вечер. Сегодня все ложатся налево, завтра направо, по-другому лечь всем десятерым невозможно. Но ночи, в которые ложимся на правый бок, мучительны для меня, потому что справа у меня самая большая, едва зарубцевавшаяся рана.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments