Петр и Феврония. Совершенные супруги - Дмитрий Володихин Страница 18

Братья Ярославичи вроде бы ладили между собой: летописи не доносят никаких отголосков борьбы между ними, ссор, обид.

После смерти Юрия Святослав мирно перебрался в Муром, где скончался через два года. Логично было бы предположить, что Ростиславу после ухода старшего брата в Муром досталась менее ценная Рязань.

Петр Муромский свободно путешествовал по Рязанской земле. Выше уже говорилось: для князя из Муромского дома конец XII века — не самое удобное время, чтобы совершать подобные «прогулки». Два города пребывали в скверных отношениях. Но «Повесть…» не сообщает ни о каких препятствиях на его пути. Что ж, до того, как Ростислав сменил брата на муромском столе, он также не имел ни малейших сложностей в передвижении по Рязанщине, ибо, скорее всего, владел ею. При этом жить он мог и в столичном Муроме, неподалеку от старшего брата, посещая собственный удел лишь наездами… В этом случае история женитьбы Петра и Февронии, разворачивающаяся в «Повести…», твердо датируется 1143–1145 годами.

После кончины Святослава зимой 1145/46 года Ростислав, так же мирно, как прежде старший брат, наследует Муромское княжение ^[58]. На рязанский стол он сажает сына Глеба, а племяннику, Владимиру Святославичу, не дает никакого удела во всей обширной Муромо-Рязанской земле. Тот, затаив обиду, попросил помощи у соседей и получил ее. Главным его союзником стал могущественный суздальский князь Юрий Долгорукий. В 1146 году Ростислав вторгся в его владения. В ответ сильная суздальская рать князя Андрея (сына Юрия Долгорукого) вышибла его из Мурома и Рязани. В обоих городах отныне правили Ростиславовы племянники — дети Святослава. Сам он бежал к половцам ^[59]. Свержение князя Ростислава произошло в конце 1146-го или самом начале 1147 года.

Итак, Ростислав Ярославич схож с Петром Муромским еще и тем, что оба они оказались лишены княжения, оба же вернули себе престол. Вот только обстоятельства их «реставрации» имеют мало общего. Ростислав возвратил себе власть отнюдь не мирным путем. Рязань ему добыли половецкие сабли. С Юрием Долгоруким он вынужденно помирился, даже оказывал ему какое-то время военную помощь, но вскоре вновь выступил против него; опять потерял Рязань и снова добыл ее, пользуясь половецкой силой. И уж после того вскоре скончался (1155 год).

Вернув себе Рязань — старое свое княжение, Ростислав Ярославич возвратить Муром не сумел. В отличие от князя Петра из «Повести…» Ростислав умер не в Муроме, а в Рязани.

Как личность, склонная к междоусобиям, Ростислав совсем не схож с мирным благочестивцем Петром. Д. И. Иловайский справедливо заметил: «Ростислав замечателен для нас особенно в типическом отношении, потому что он вместе с дядей Олегом начинает целый ряд рязанских князей, отмеченных общей печатью жесткого, беспокойного характера».

Действительно, Рязанский княжеский дом даже на фоне кровавых междоусобных войн, сотрясавших всю Русь на протяжении трех веков, отличался особенным буйством, дерзостью и свирепым обычаем. Кроткий Петр — светлый образ в обрамлении личностей совсем иного склада. Рязань резва оказалась на пролитие крови, тут в почете были лихость, удальство, бесстрашная задиристость, а вот миролюбие и милосердие сникли. Ростислав, кажется, отлично соответствовал подобному «идеалу». Конечно, он оказался в положении обиженной стороны. Но какими средствами добивался справедливости!

Трудно поставить в один ряд Петра Муромского и Ростислава Ярославича, еще труднее отождествить их. Более того, к моменту смерти старшего брата Святослава князь имел уже взрослого сына Глеба, следовательно, жениться в годы его краткого правления никак не мог. Женился Ростислав раньше, а это противоречит сюжету «Повести…».

Резюмируем: черт сходства между Петром Муромским и Ростиславом Ярославичем примерно столько же, сколько и черт различия. А судьба последнего напоминает житие святого молитвенника еще меньше, чем судьба Давыда Юрьевича…

* * *

Остается подвести итоги.

Невозможно с твердой уверенностью сказать, кто из исторических правителей Мурома является прообразом князя Петра. Можно лишь расположить версии в порядке убывания степени их правдоподобности ^[60].

Наиболее вероятная гипотеза, думается, — та, что связывает Петра Муромского с князем Давыдом Юрьевичем. Как минимум черты этого правителя, чья деятельность отражает великие повороты в судьбе Северо-Восточной Руси, поступки его, какая-то память о столь значительной фигуре в самом Муроме могли повлиять на образ, нарисованный книжником XVI века. Муром знал в своей истории только двух по-настоящему значительных персон: святого Глеба Муромского и Давыда Юрьевича. Даже если Петр Муромский правил в иное время, на историю его жизни могли наложиться факты, взятые из судьбы Давыда Юрьевича, — просто из-за политической значительности последнего ^[61].

На втором месте — версия, указывающая на последний период существования независимого Муромского княжества, то есть XIV век, особенно же на середину — вторую половину столетия. В этом случае Петр Муромский ассоциируется с братом князя Василия из родословия Овцыных. У этой версии есть дополнительное достоинство. Сразу после того, как Муром оказался присоединен к владениям великого князя Московского, сама Москва, с ее развитой книжной культурой, легче могла воспринять в качестве муромского духовного наследия историю, которая случилась относительно недавно и еще свежа в умах. А восприняв ее при Василии I, присоединившем славный град Муром, московские книжники на протяжении полутора веков без тени сомнения передавали сюжет о Петре и Февронии. Вплоть до времен, когда на его основе возникла «Повесть…».

Наконец, третьей по степени обоснованности следует признать гипотезу, связывающую Петра Муромского с князем Ростиславом Ярославичем. И в данном случае приходится сделать ту же оговорку: если Ростислав Ярославич и не является князем Петром, то какие-то мотивы из его биографии 400 лет спустя могли быть привязаны московским книжником к житию святого.