Нордические олимпийцы - Андрей Васильченко Страница 18

6 мая 1933 года Теодор Левальд передал в имперскую канцелярию обращение Международного олимпийского комитета. Весьма показательно, что граф Анри де Байе-Латур (третий по счету президент МОК) обращался к Левальду, герцогу Адольфу Фридриху фон Мекленбургу и Карлу фон Хальте «дорогие коллеги». В указанном обращении говорилось, что олимпийское движение подчинялось определенным правилам, а потому возникало опасение, что в Берлине «могли бы возникнуть немалые трудности». В данном случае подразумевались слова Имперского комиссара по делам спорта Ганса фон Чаммера, который публично заявил, что организация Олимпиады в Берлине относится к его исключительной компетенции. Далее президент МОК выдвигал едва ли не ультимативные требования, принять которые было необходимо к началу июня, то есть к тому моменту, когда в Вене должно было произойти очередное заседание Международного олимпийского комитета: «Весьма важно, чтобы в Вене вы представили доказательства того, что Немецкий олимпийский комитет, который, собственно, и выдвинул Берлин для проведения игр в 1936 году, может быть уверен в немецком народе… Имперское же правительство со своей стороны должно дать письменные гарантии того, что никто не будет мешать соблюдению олимпийских правил». Кроме всего прочего, граф Анри де Байс-Латур указывал, что Олимпийские игры не могли иметь политического, расового или конфессионального характера, что организационный комитет по подготовке Олимпиады 1936 года находился в исключительном подчинении у МОК. «Если господин рейхсканцлер не может согласиться с данными условиями, то Берлин не может являться местом проведения Олимпиады».

Может возникнуть вопрос: почему возникла столь острая необходимость подтверждения того, что Германия была готова принять Олимпийские игры в 1936 году? Кроме упомянутого выше заявления фон Чаммера необходимо упомянуть студенческую акцию протеста, в которой принимали участие представители 18 германских университетов. С конца 20-х годов студенчество традиционно поддерживало национал-социалистов, считаясь едва ли не самой радикальной силой в национал-социалистическом движении. В Берлине эта акция вылилась в посадку саженцев дубов на гаревую дорожку стадиона, чем немецкие студенты продемонстрировали свое презрение к олимпийскому движению и так называемому большому спорту. Кроме этого студенты активно подписывались под призывом Тило Шеллера, одного из самых молодых руководителей СА. В этом обращении сообщалось, что они «от лица всей немецкой молодежи выступали против проведения в Берлине Олимпийских игр в том виде, как они были запланированы».

Гитлер не смог скрыть своего разочарования столь бессмысленным радикализмом, который в том числе себе позволяли некоторые из руководителей спортивных объединений. В то же самое время он счел неприемлемым ультимативный тон обращения графа де Байе-Латура. Понимая, что организационный комитет по подготовке Олимпиады-1936 будет находиться в подчинении МОК, Гитлер отказался от поста председателя почетного комитета. Левальд оказался между молотом и наковальней. Ему пришлось в срочном порядке убеждать МОК в том, что в Германии царит большое воодушевление по поводу предстоящих Олимпийских игр, а потому нет никакого смысла переносить их из Берлина в другой европейский город. Одновременно с этим ему пришлось вести активную работу с министерством внутренних дел, чтобы то осадило фон Чаммера. В итоге Имперский комиссар по вопросам спорта получил в организационном комитете по подготовке Олимпиады всего лишь право совещательного голоса.

Как бы то ни было, но когда в июне 1933 года в Вене вновь был поднят вопрос о том, насколько власти рейха были готовы подчиниться олимпийским правилам, то были предоставлены все необходимые гарантии. Отдельное внимание было обращено на то, что в Олимпиаде могли без проблем принимать участие даже евреи. Но в этой связи надо задаться двумя вопросами. Во-первых, не ослабил ли граф Анри де Байе-Латур свой решительный тон? Во-вторых, были ли уполномочены германские делегаты давать подобного рода гарантии от лица имперского правительства? Сохранились сведения, что в венском заседании МОК принимал участие Ганс фон Чаммер, который и представил документы, подписанные министром внутренних дел Вильгельмом Фриком. Судя по всему, Гитлер категорически отказывался давать гарантии от своего имени. В то же самое время в архивах сохранились документы, из которых следует, что решение об участии в Берлинской Олимпиаде еврейских спортсменов было принято только в сентябре 1934 года! И произошло этого только после афинского заседания МОК.

Однако, несмотря на то что в Вене руководство МОК получило письменные гарантии от немецкой делегации, граф де Байе-Латур не смог полностью избавиться от терзавших его подозрений. В итоге, когда в 1934 году в Афинах вновь состоялось очередное заседание Международного олимпийского комитета, то тема преследования евреев в Германии вновь оказалась на повестке дня. Впрочем, на этот раз Байе-Латур в качестве президента МОК отметил, что «в этой стране прилагаются самые серьезные усилия, чтобы избавить спорт от политического влияния». Но это не помешало ему попросить представителей Германии вновь озвучить гарантии, которые были даны в Вене. В то время членов МОК очень беспокоили события, происходившие в Германии. И их опасения не были безосновательными. Пройдет год, и на очередном партийном съезде, который окрестят «съездом свободы», будут приняты так называемые «Нюрнбергские законы», согласно которым евреи окажутся ущемленными в своих правах. Именно к этому моменту достигнет своего апогея волна акций, в ходе которых звучали призывы бойкотировать Берлинскую Олимпиаду. Наиболее сильно кампания критики и бойкота развернулась в США, и ее даже отчасти поддерживали американские члены МОК.

Между тем 7–8 марта 1935 года граф Анри де Байе-Латур проводил ревизию строящихся в Берлине олимпийских объектов. После этого он решил предпринять самые решительные меры. В октябре 1935 года он стал настаивать на личной встрече с Гитлером. Темой разговора должны были стать опять же еврейские спортсмены и проблема развернутой в США кампании бойкота. Чтобы упростить возможность встречи графа с фюрером, имперская канцелярии составила специальный документ, в котором Байе-Латур изображался как дружественный по отношению к Германии деятель. В частности, речь шла о письме американских членов МОК Ширила и Джанке, которые выражали скептическую позицию по поводу возможности проведения Олимпиады именно в Германии. Чтобы снять внутренние противоречия внутри Международного олимпийского комитета, Байе-Латур привел несколько аргументов, которые весьма ловко использовались Германией в собственных целях. Он указывал на то, что еврейские спортсмены в Германии были допущены к тренировкам, более того, на игры в Берлин была приглашена даже сборная Палестины. Президент МОК заявлял: «С марта этого года я нахожусь в постоянном контакте с господином Чаммером унд Остеном, который дал мне гарантии, что евреям разрешат входить в состав германской сборной». Более того, граф не упустил возможности, чтобы напомнить американцам, что у них в стране тоже не наблюдалось расового равноправия. В завершение он произнес, что ни одна из стран мира не разорвала дипломатических отношений с Германией из-за преследования евреев: «Не стоит спорт смешивать с политикой». На этот раз данный тезис играл в пользу Германии.

Принимая во внимание, под каким углом подавалась деятельность Байе-Латура, нет ничего удивительного, что он воспринимался как дружественный рейху деятель. Прежде чем организовать его встречу с Гитлером, Теодор Левальд подготовил для имперской канцелярии небольшую биографическую справку, в которой отразил основные вехи жизни президента МОК. Аристократ, близкий в свое время к покойному бельгийскому королю Альберту; много времени уделил дипломатической службе; состоял в браке с дочерью князя Клари-Альрингена; член МОК с 1903 года; в 1925 году стал наследником Кубертена; в 1920 году президент организационного комитета по проведению Олимпийских игр в Антверпене. Теодор Левальд насколько мог восхвалял «совершенную беспристрастность графа». Учитывая кампании бойкота и дискуссии, имевшие быть внутри МОК, Левальд добавлял: «Когда я в 1931 году предложил провести Олимпиаду в Берлине, то поддержал это начинание, а теперь выступаю против клеветнических измышлений, благодаря которым Америка хочет испортить репутацию Германии». Развивая этот сюжет, Левальд добавлял: «Граф готов лично направиться в Америку, чтобы, используя свое влияние и авторитет, положить конец кампании травли Берлинской Олимпиады».