Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов Страница 18

Уже к середине октября наступили небывалые в этих местах морозы. В Ростове, где обычно зимой снег держался не более двух-трех дней и стаивал, образуя на улицах и тротуарах мокрую кашу, такие низкие температуры не отмечались за все годы метеорологических наблюдений. Замерз Дон, никогда ранее не замерзавший.

Через город сплошной колонной потянулись отступающие войска, обозы, беженцы. Звуки артиллерийской канонады приблизились настолько, что можно было разобрать отдельные выстрелы и разрывы снарядов. Фронт был уже на окраине города, стали доноситься звуки пулеметных и автоматных очередей.

Магазины и продовольственные склады открыли, разрешив разбирать все, что там еще оставалось. В течение одного-двух дней все было разграблено. Помню комичную картину: сгорбленная старушка катит перед собой, не имея сил нести, круг сыра.

Настала ночь, когда автоматная и винтовочная стрельба, взрывы гранат и мин покатились по улицам города. Эту ночь все население нашего дома провело в котельной. В паровом котле, спустив из него воду, жгли топку, чтобы не замерзнуть, благо запасов угля было достаточно. К утру все стихло. Началась оккупация.

Утром, не сказав ничего Файкиным, я через двор и черный ход вышел в город. Прошел по главной улице (улице Энгельса, ранее называвшейся Садовой) до Буденновского (Таганрогского) проспекта, выходившего на понтонный разводной мост через Дон, разрушенный отступающими войсками. Перешел через широкий проспект, что оказалось очень рискованно, — впервые услышал, как свистят пули. На проспекте — разбитые снарядами автомашины, окруженные трупами. На крутом спуске к Дону и на берегу горят дома и припортовые склады. От гостиницы «Дон», стоявшей на набережной, остался лишь дымящийся скелет.

Немцев мало: иногда проходят с деловым видом офицеры в серых шинелях с меховыми воротниками, фуражках с наушниками, проезжают бронированные автомобили с солдатами.

Возвращался домой боковыми улицами, на которых — следы ночной перестрелки, много трупов красноармейцев, есть и гражданские, в том числе дети…

Больше я таких вояжей не предпринимал. Мое кратковременное отсутствие осталось незамеченным.

Ночью начался интенсивный артиллерийский обстрел города с левого берега Дона. Наши вовсю палили по городу, не различая целей, которые и невозможно было выделить среди плотной городской застройки. Так я впервые познакомился с боевой тактикой наших командиров: как только населенный пункт, будь то крупный город или маленькая деревушка, захватывался противником, он вместе с его жителями превращался в цель, подвергаемую безжалостной бомбардировке авиацией и обстрелу из всех видов оружия. Не принималось во внимание, что при этом жертвами становились местные жители в большей степени, чем захватившие населенный пункт вражеские войска.

День за днем мы проводили в подвале, изредка поднимаясь к себе на третий этаж, посмотреть, не пострадало ли что-нибудь при обстреле. Однако Бог миловал: снаряды попадали в соседние дома, один из них загорелся, и я помогал его тушить, но наш дом остался неуязвимым. Удивительно, но впоследствии, когда через Ростов дважды прокатился фронт и вокруг был разрушен почти весь квартал, наш дом опять уцелел.

Немцы нас не трогали, и о том, что происходило в городе, не было известно. Один раз в парадную дверь, запертую на засов, раздался громкий стук. Открыли: стоят двое вооруженных автоматами явно нетрезвых солдат, требуют, чтобы их впустили. Поднялись на второй этаж в комнату женщины, открывшей им. Увидели патефон с пластинками, стали его заводить, потанцевали под патефонную музыку, затем, забрав патефон с пластинками и два куска мыла, удалились. С опаской ждали их повторного визита, но таковой больше не повторился.

Так проходили день за днем под непрекращавшимся обстрелом, пока не случилось чудо: кто-то закричал через закрытое мешками подвальное окно: «Выходите, наши пришли!»

Действительно чудо! Ведь с начала войны еще не было случаев освобождения от оккупации крупных городов, поэтому известие о появлении в Ростове наших бойцов казалось невероятным счастьем. Выскочили на улицу: на самом деле идут, одетые в полушубки и валенки, розовощекие от морозца веселые красноармейцы. Им навстречу выбегают женщины с тарелками, на которых возвышаются горки блинов, смазанных патокой (перед оккупацией на железнодорожной ветке, проходящей по берегу Дона к припортовым складам, стояли две цистерны, заполненные патокой. Естественно, ею успели запастись многие обитатели нашего Халтуринского, в прошлом Никольского, переулка).

Оказалось, что с флангов и через Дон, по тонкому льду немцев, неожиданно для них, атаковали свежие, скрытно подведенные свежие части. По сравнению с отступавшими через город, одетыми в заскорузлые от осенней окопной грязи шинели, пилотки, обутыми в разбитые башмаки с обмотками крепкие молодые ребята в новеньких полушубках представляли разительный контраст.

Немцы оставили город без сопротивления, опасаясь окружения, — столь неожиданным для них оказалось это контрнаступление. В связи с морозами их авиация почти бездействовала и разведка с воздуха не производилась. К тому же они не позаботились об укреплении своего переднего края, вероятно считая, что не следует ожидать контратаки от деморализованных и разбитых при отступлении красных армейских частей, лишенных средств для форсирования широкой водной преграды.

Фронт снова откатился к Таганрогу на прежнюю линию обороны у реки Миус, а севернее Ростова еще далее, на запад, к линии Барвенково — Лозовая. Кинохроника тех лет демонстрировала дороги отступления, заваленные брошенной немецкой техникой.

Удивительно, современная печать почти не упоминает об этом, практически первом успешном (если не считать удачно проведенную Жуковым операцию под Ельней, имевшую значительно меньшие масштабы) контрнаступлении наших войск, хотя это произошло еще до того, как немецко-фашистские войска были разбиты под Москвой.

За 7 дней оккупации немцы успели, однако, хорошо «наследить»: начав обычные для них еврейские погромы, они принялись сначала за состоятельных евреев, которые пропали без вести, — частнопрактикующих врачей, портных и ювелиров, пропал известный всему городу своей рыжей шевелюрой и привычкой зимой и летом ходить в пиджаке и рубашке с отложным воротом, выпущенным на отвороты пиджака, директор ДГТФ (Донская государственная табачная фабрика — папиросы «Наша марка»). В подвалах здания НКВД, где разместилось гестапо, было обнаружено много трупов жертв, арестованных по подозрению в принадлежности к коммунистам и комиссарам. На улицах немецкие солдаты, экипированные «не по сезону», отбирали теплую одежду и меховые шапки, сопротивлявшихся избивали, иногда и убивали. От прежних представлений о цивилизованности немцев и неверия в правдивость нашей пропаганды о чинимых ими зверствах не осталось и следа.