Обмененные головы - Леонид Гиршович Страница 18

Забегая вперед, доведу уж эту сюжетную линию – десятимарочную – до конца. От Боссэ пешком к вокзалу было короче и быстрее, чем на автобусе, петлявшем и огибавшем пешеходную зону. Я же не просто шел – теперь, после повторной встречи с Боссэ, у меня не оставалось никаких сомнений: я представлял, что напишу Эсе и что она мне ответит. Я – летел. Только в подземном коридоре под Лейпцигской площадью на миг задержался, чтобы подать милостыню, – я всегда всем подавал, не столько из сострадания, сколько памятуя о происшествии с неким римским легионером по имени Мартин . Очень уж было страшно упустить свой шанс. Правда, этот нищий большими печатными буквами на листе картона извещал, что он – доктор философии из ГДР, но почему я должен был ему верить? Тем более что мое даяние на сей раз – неожиданно даже для меня самого – размером в десять марок было принято с несвойственной философам горячностью.

Но это уже после свидания с Боссэ, у которого я пробыл хоть и недолго, но, как говорится, с немалой для себя пользой. Начал я с того, что его друг Конрад Глазенапп ослеп и распознает только желтый цвет, тень и солнце. Так что моя поездка оказалась напрасной – я-то собирался показать ему фотографию. По-моему, Боссэ всерьез и искренне расстроился – не за меня, разумеется. Я даже не уверен, что за Глазенаппа… Желая сделать ему приятное, я повернул разговор таким образом, что к слову оказалась история продажи на аукционе Сотби коллекции фальшивых русских икон, принадлежавших бывшему американскому послу в Москве и всегда считавшихся уникальными. Теперь на суде всплывают довольно-таки неприглядные вещи. У Боссэ появился огонек в глазах. Он уже хотел поделиться чем-то… но, слава Богу, ограничился признанием, что «в жизни всякое бывает». Конечно, конечно, раз в жизни самый знаменитый эксперт и тот ошибается, – в прошлую нашу встречу господин Боссэ упоминал о письме (легкое замешательство) Кунце, которое у него хранится, нельзя ли одним глазком на него посмотреть?

Что же писал Готлиб Кунце генеральмузикдиректору ротмундской оперы Карлу Элиасбергу?

Бад-Шлюссельфельд, 21.1.42

Дорогой господин доктор Элиасберг,

как глубоко я вам благодарен за слова утешения, в которых мы с Верой сейчас так нуждаемся. Й. говорит, что Вы укоряете себя за то, что (дальше подчеркнуто) не нашли в себе силы обмануть ожидания сотен людей, как исполнителей, так и публики, поручив в последний момент премьеру кому-то другому . Нет, дорогой и преданный друг, бывают времена, когда каждому надлежит, не считаясь ни с чем, следовать своему долгу: солдату – разить врага, отцу – оплакивать сына, дирижеру же – стоять за дирижерским пультом и наперекор льющимся на нас с небес потокам огня и серы утверждать святое бессмертие искусства…

(«Значит, все-таки серы», – подумал я. Между тем Боссэ пояснил, что речь шла о премьере «Воскресшего из мертвых» Вольфа-Феррари, что помешало Элиасбергу присутствовать на заупокойной мессе по Клаусу Кунце. Кто такой Й.? Вероятно, их общий знакомый. У меня был соблазн задать ему вопрос, как понимать слово «вероятно» – что теоретически существует такая возможность, при которой Й. не являлся бы их общим знакомым? Боже, какой болван! Завтра на каком-нибудь чердаке найдут неизвестную симфонию Шуберта – купит ведь. В Германии нет недостатка ни в миллионных манускриптах: дневниках, нотах и т. п., ни в миллионах, которые будут на них истрачены , – недостает лишь столетней давности чердаков.)

…Сейчас, как никогда, я чувствую, что я уже старик. Моя жизнь, возможно, кончится еще раньше, чем эта война. Меня волнует судьба Инго – что его ждет? Своего отца он даже не будет помнить. Поверьте, тяжело все это.

Й. – человек не от мира сего, совершенно удивительный. К тому же невероятной жизненной силы, которая может творить чудеса: встань и иди . Вера просто нуждается в его жизненной энергии, в его присутствии. Хотя я знаю: в душе он переживает гибель Клауса – которого он видел всего лишь каких-то два часа, – как если б это был его собственный сын.

Ваш Готлиб Кунце