Секретные архивы ВЧК-ОГПУ - Борис Сопельняк Страница 18

Но затея с Поповой закончилась самым настоящим конфузом. Виктор Кингисепп, который вел это дело (через четыре года он будет расстрелян по приговору военно-полевого суда Эстонии), вынужден был признать:

«Попова является заурядной обывательницей, и нет никаких подозрений, чтобы она была причастна к правоэсеровской или иной партии или к самому заговору. Дочери являются достойными дочерьми своей матери: был бы хлеб и картофель — для них выше всякой политики».

Короче говоря, Марию Попову пришлось не только освободить, но и признать «лицом, пострадавшим при покушении на Ленина», назначив ей единовременное пособие.

Дальнейшие события развивались столь стремительно, что более или менее разумных объяснений им просто нет. Судите сами. Следствие в самом разгаре. Каплан по-прежнему твердит, что стреляла в Ленина по собственному убеждению. Но Петерс сумел установить с ней доверительные отношения, и постепенно стали всплывать детали, объясняя которые Фаня окончательно запуталась и стала называть какие-то имена.

Присутствовавший на допросе секретарь В ЦИК Аванесов первым понял, что перед ними отнюдь не матерая террористка. «На вид сумасшедшая какая-то. Или экзальтированная», — сказал он.

Как бы то ни было, но хоть что-то следствие записать в свой актив уже могло. И вдруг к Петерсу зашел Свердлов и поинтересовался, как идет следствие.

— Ни шатко ни валко, — вздохнул Петерс. — Уж очень странная у меня подследственная.

— Странная-то странная, а стрелять научилась без промаха. Где? И кто ее учил? Узнав это, узнаем истинных организаторов покушения. А пока что надо дать официальное сообщение в «Известиях»: народ в неведении держать нельзя. Напиши коротко: стрелявшая, мол, правая эсерка черновской группы, установлена ее связь с самарской организацией, готовившей покушение, и все такое прочее.

— Никакими фактами, подтверждающими эту версию, я, к сожалению, не располагаю, — развел руками Петерс. — Связями с какой-либо организацией от этой дамы пока что не пахнет. А за совет искать инструкторов меткой стрельбы спасибо: мы с этой подслеповатой дамой еще поработаем, — съязвил напоследок Петерс.

— Ну-ну, — круто повернувшись, свернул стеклами пенсне Свердлов. — Вы поработаете с ней, а мы — с вами.

Правая рука Дзержинского, бесстрашный чекист Яков Христофорович Петерс мгновенно стал белее мела и чуть не грохнулся на пол: он знал, что означают эти слова Свердлова, он не раз их слышал обращенными к другим людям, а потом этих людей ставили к стенке.

Так оно чуть было и не случилось, когда на состоявшемся на следующий день заседании Президиума ВЦИК Петерс начал говорить о намерении провести следственный эксперимент и о необходимости перепроверить противоречивые показания свидетелей покушения, Свердлов прервал его на полуслове:

—Все это хорошо, и, чтобы выявить пособников покушения, следствие надо продолжать. Однако с Каплан придется решать сегодня. Такова политическая целесообразность.

— Доказательств, которыми мы располагаем, недостаточно для вынесения приговора. Суд даже дело к рассмотрению не примет.

— А никакого суда не будет. В деле ее признания есть? Есть. Что же вам еще нужно? Товарищи, я вношу предложение: гражданку Каплан за совершенное ею преступление расстрелять. С расстрелом Каплан мы начнем осуществлять на всей территории республики красный террор против врагов рабочекрестьянской власти. Само собой, мы напечатаем в газетах, что это ответ на белый террор, началом которого было подлое убийство Володарского и Урицкого и покушение на жизнь товарища Ленина. Теперь вам все понятно? — впился он ледяным взглядом в Петерса.

— Так точно, — по-военному ответил Петерс. — Разрешите идти?

— Идите. А Каплан мы у вас заберем. Сегодня же!

Сын латышского батрака был так сильно напуган, что в дискуссии с начальством решил больше никогда не вступать. Понял он и другое: верность партии нужно доказывать кровью. Разумеется, не своей, а тех людей, на которых укажет партия. Расстрелы, расстрелы и расстрелы — вот чем, не зная ни сна, ни отдыха, занимался с этого дня Петерс. А когда его назначили чрезвычайным комиссаром Петрограда, экономя время и подходя к работе творчески, Петерс приказал производить массовые аресты по телефонным книгам.

— Телефон предмет роскоши ? — вопрошал он своих коллег, проводя экстренное совещание. — Предмет. Дорогостоящий? Дорогостоящий. Значит, тот, кто попал в телефонный справочник, богач, эксплуататор и классовый враг. А раз он классовый враг, то где должен находиться? Правильно, у нас, на Гороховой, 2. Но недолго. Камер мало, а врагов много, так что следствие должно быть коротким, а приговор расстрельным. Красный террор должен быть по-настоящему красным, так что буржуйскую кровь жалеть не будем!

И полились по питерским улицам такие реки крови, каких не было даже при Урицком. Хватали и ставили к стенке всех: вчерашних чиновников, бывших офицеров, профессоров, предпринимателей и просто лиц непролетарского происхождения. Но иезуитский ум Петерса не мог находиться в простое, и он придумал новый ход.

— А что, если, — шагая по кабинету, размышлял он, — сыграть на благородных чувствах господ офицеров, воюющих на стороне белых? Они своих родителей, жен и детей любят? Любят. Ради них на жертвы пойти готовы? Готовы. Тогда мы сделаем так: арестовываем выводки этих поручиков, капитанов и полковников, печатаем списки на листовках и с аэроплана разбрасываем их над позициями золотопогонников. Текст должен быть кратким: если не сложите оружие и не перейдете на сторону красных, ваши семьи будут расстреляны.

— Но они могут сослаться на присягу, — слабо возразил кто-то.

— Срок — три дня! — рубанул Петерс. — Если они не забудут о дурацкой присяге и не станут служить трудовому народу, разбросать листовки с сообщением о расстреле членов их семей. Пусть эта кровь будет на их совести!

И снова в подвалах ЧК загремели выстрелы. Офицеров, перешедших на сторону красных, больше не становилось, а вот горы трупов росли. Эти же методы изобретательный Петерс применял в Киеве, а потом и в Туркестане, беспощадно уничтожая тех, кого он считал пособниками белых и басмачей.

Но недолго музыка играла.. .То ли излишняя старательность стала смущать начальство, то ли он поднял руку на людей, облеченных доверием Кремля, но в 1937-м вчерашние коллеги и друзья его арестовали и вскоре расстреляли.