Путеводитель потерянных. Документальный роман - Елена Григорьевна Макарова Страница 18

«Наимилейшая Мауси! В четверть второго мы благополучно добрались до вокзала, у нас хорошее место у окна. Потерялись три наших чемодана, мы уже в вагоне, все говорят, что получим потом. Места много. Уже шесть вечера, и все еще… работает. Каждому выдадут паштет, немного сахара, соль, 60 граммов маргарина и полкило хлеба. Воду тоже приносят. Когда мы шли из Устецкой… оставили там… и нам это принесли. Куда поедем — не знаю, думаю, в сторону Остравы. Это далеко, но мои мысли будут постоянно со всеми вами. Спасибо тебе и твоей маме за помощь, надеюсь, вы будете избавлены от подобного путешествия. Мы в третьем особом вагоне, Шомодиевы — в товарном. Пока неизвестно, когда тронемся в путь, может, этой ночью. До действительно скорого свидания. Г.»

Я думала, что было бы, если бы я бросилась за ним, пошла бы с ним вместе, вот так, в чем была… Что было бы? Не знаю…

14. Письмо в никуда

Я слегла с высокой температурой. В тот день, когда я смогла подняться, уходил транспорт By. Я написала Герману письмо, заклеила его аккуратно и пошла к Зденке Блейхферд в шлойску. Зденка согласилась передать письмо Герману. В 1975 году я прочла в книге «Город за колючей проволокой», что Вх ушел в Треблинку, а Ву — в Освенцим. Выходит, мое письмо попало в Освенцим.

Через три дня Германа не стало.

Кино

Вскоре ко мне обратился режиссер документального кино, который искал интересный сюжет. Ничтоже сумняшеся я дала ему эту повесть.

Режиссер загорелся. К моему удивлению, и Мауд согласилась. А как же Шимон?

— Он болен, ему не до этого.

— Ты готова ехать в Простеёв, в Терезин, в Треблинку, в Освенцим, в Берлин?

— А в Берлин зачем?

— По адресу, который оставил тебе Герман.

— Поеду. Шимон отпустит. Фильм мы ему покажем. Одобрит — значит, все в порядке.

* * *

Что бы ни происходило во время съемок — а происходило много чего, — Мауд была спокойна. Из-за монитора, не указанного в таможенной декларации, нас не пропустили из Чехословакии в Польшу, и мы до поздней ночи простояли на границе. Потеряв всякое терпение, я вышла из машины и направилась в отдел таможенного контроля, но тут на меня набросился пограничник с пистолетом. «Ты перешла нейтральную полосу», — объяснил мне продюсер, выбежавший из машины и заслонивший меня от дула.

Мауд дорожные заминки не волновали. «Освенцим от нас никуда не уйдет, — утешала она меня, поправляя чубчик перед зеркальцем, — доедем». Вот был бы кадр, думала я, но чех-оператор дремал. Он подчинялся режиссеру, а тот — заранее написанному сценарию, в котором случайностям не было места.

В результате нас отправили в пограничный город на чешской стороне, там мы должны были получить разрешение на вывоз монитора, на что ушло несколько часов. История, как нас не пускают в Освенцим, не была заснята, хотя она прекрасно смонтировалась бы с тем, как мы туда попали, довольные, что попали не ночью, а после полудня, самое лучшее для съемок время. Оператору даже удалось заснять момент, не запланированный режиссером, — в груде чемоданов Мауд заметила чемодан той самой Зденки Блейхферд, которой передала письмо для Германа, — и закричала в голос.

* * *

В Простеёве в доме Мауд теперь был банк — и это тянуло на вестерн. Под видом съемок документального фильма три гангстера — режиссер, оператор и продюсер — привозят тихую Мауси в дом, где она жила до Терезина. Расспрашивая старушку в бабушкиной косынке обо всех несчастьях, которые ей пришлось пережить, они аккуратненько подводят ее к вопросу о том, где замурованы фамильные ценности. Но наша старушка не дура, на самом деле это она использует съемочную группу для того, чтобы проникнуть в здание банка и извлечь из тайника мешок с золотом…

Вместо этого Мауд с белым домотканым полотенцем в руках стоит у окна, поджидая, когда вернется Герман. На часах 19:45.

Мауд отрабатывала роль. То, что она написала по-английски, режиссер попросил говорить по-чешски, сугубо для аутентичности, и постоянно спрашивал меня, то ли и все ли она сказала. То и все.

* * *

Мэр города Простеёва дал в нашу честь прием, в котором участвовало минимум десять важнейших чиновников, и все они перепились. «Госпожа Макарова, не желаете вертолет?» — спросил меня один из них. Я перевела вопрос режиссеру. «Если он не шутит, то да!»

Назавтра оператор с больной головой и режиссер со здоровой — он не пил и не ел, соблюдая кашрут, — снимали Простеёв с высоты птичьего полета. После того как Мауд проехалась по центральной улице на велосипеде — этот кадр вошел в фильм, и он действительно прекрасный, она там прямо как девчонка, — ей захотелось и на вертолете полетать, но режиссер отказал: «Мы должны вас беречь».

* * *

В Терезине был кошерный ресторан, где режиссер наконец мог пообедать и выпить вина, после чего потерял свою записную книжку со всеми адресами и телефонами, — как он найдет друзей, у которых собирался остаться в Берлине после съемок? Каким-то чудом я обнаружила пропажу под ковром из опавших кленовых листьев. Мауд это потрясло, и она попросила найти в ее гостиничном номере третью пару очков. Нашла. Все, что не относилось к съемкам, забавляло.