Умереть на рассвете - Евгений Шалашов Страница 18

Чекист слушал не перебивая, словно пытался запомнить все многоэтажные загибы. Потом с видом циркового фокусника, что вытаскивает из шляпы испуганного кролика, полез в карман.

— Это ваше? — развернул тряпицу с наградами.

— Мое, — не стал отрицать Иван.

— С какой целью носили с собой портреты царя Николашки? — задал чекист неожиданный вопрос.

— Какие портреты? — не понял Иван.

— А это что, хрен в пальто? — повысил голос дознатчик и ткнул обгрызенным ногтем в медаль "За беспорочную службу", на которой красовался портрет последнего императора. — А это — теща твоя? — ткнул "В 300-летие дома Романовых", где были профили первого и последнего Романовых. — Так с какой целью?

— С какой целью? — оторопел Иван. — Никакой цели не было. Просто носил — и все.

— Что значит — просто так? — повысил голос дознаватель. — Вы носили с собой символы свергнутой власти и портреты кровавого царя?

— Я эти награды кровью заработал. А уж носить ли, выкидывать — мое дело! Да и не на груди я их носил, а за пазухой.

— Значит, за царя кровь проливал, награды от него получал? — с удовлетворением сказал чекист. — Так и запишем..

— Пиши, мне не жалко, — пожал плечами Иван и попросил: — Ты бы закурить мне дал да воды попить принес.

— Ничо, на тот свет без курева пойдешь. — Ивану Николаеву стало не по себе. Конечно, трусом он не был — отвыкаешь пугаться за шесть с лишним лет войны, но все же… Одно дело, когда словишь пулю или осколок в бою и другое коли тебя к стенке поставят. Эх, нагляделся он, как к стенке-то ставят. Ничего хорошего! — Ты, мил-друг, меня с контрой-то не равняй, — мягко сказал Николаев, подавив дрожь в кончиках пальцев. — Я, к твоему сведению, в Череповце Советскую власть устанавливал и на фронте против белых воевал!

— Ты хайло-то не разевай, фронтовик сраный! — презрительно бросил ему в лицо дознаватель. — Много вас, героев, развелось. Думаешь, если на фронте вшей кормил, так все можно? Да я таких, как ты, итит твою, сотню положу!

— Чего?! — набычился Иван. — Сотню, говоришь? Да мы таких, как ты, раком ставили!

Николаев соскочил со стула, сгреб чекиста за отвороты кожаной куртки, приподнял и приложил об стену. Дознаватель издал жалобный писк и стек на пол, как весенняя сосулька с крыши… Видимо, услышав шум, в камеру ворвались два здоровых лба, с веселым азартом набросившиеся на подследственного.

"Драться — это вам не кулаками махать! Драться нужно так, чтобы супостату было тесно, а тебе — просторно! Поняли, долбодуи?!" — добродушно приговаривал ротный фельдфебель Елкин, награжденный крестом за Порт-Артур, отшвыривая от себя очередного недотепу. Сколько соплей и расквашенных носов, набитых шишек и синяков было у новобранцев, пока постигали нелегкую премудрость "окопной драки"! Но зато когда врывались в австрийские окопы, то им было просторно, а австриякам тесно. Если бы у каждого солдата был такой фельдфебель, так и войну бы выиграли в году пятнадцатом!

… Оглядывая допросную, где на полу корчились поверженные "супостаты", Иван едва не упустил из виду "дознатчика", подававшего признаки жизни — чекист, малость очухавшись, тащил из кобуры револьвер! Будь это обычный наган, извлечь не составило бы труда. У этого же был маузер в громоздкой деревянной кобуре. Отобрав оружие, стукнул парня кулаком в живот.

Иван Афиногенович связал всех их же собственными поясами, без зазрения совести выгреб из карманов кисеты с табаком (у одного даже пачка "Герцоговины" нашлась) и с наслаждением закурил. Стараясь не слушать угрозы, чтобы не врезать разок-другой, позатыкал парням рты, сотворив кляпы из листов бумаги, "позаимствованных" из картонной папки, на которой было выведено химическим карандашом: "Дело гр-на Николаева И.А., виновного в преступлениях против Советской власти". Матюгнувшись, Иван полистал разнокалиберные листочки.

Как следовало из рапортов, "доведенных до сведения начальника Череповецкого отдела ГПУ, в ночь с 20 на 21 июня (по новому стилю), 1922 года "агенты Череповецкого отдела ГПУ Полозков, Киселев и Королев, заметив на углу Советского проспекта и улицы Ленина неизвестную подозрительную личность, остановили оную для проверки документов, но в ответ на справедливое требование оная личность выстрелила из револьвера системы Нагана, метя в сердце чекиста Королева, но промахнулась. Сделав покушение, преступник ударил в лицо агента Полозкова, потом бежал, но был задержан сотрудниками губчека вместе с милицейским патрулем". Рапорта, составленные на обороте дореволюционных ценников магазина "Зингер", были одинаковые — тютелька в тютельку!

Далее шли листы, характеризующие гр-на Николаева. На осьмушке тетрадного листочка комендант Вологодского кавалерийского полка Михаил Семенович Рябушкин, сообщал, что в ответ на запрос "о личных и деловых качествах гр-на Николаева Ивана Афиногеновича, крестьянина, русского, беспартийного, ранее не судимого, в бытность его начальником Череповецкого транспортного отделения ВЧК, может сообщить следующее — вышеозначенный Николаев при задержании неустановленной мешочницы буржуазного происхождения, вместо поступления с оной по законам революции, выругал мешочницу и подчиненных нецензурной бранью и отпустил домой, попустительствовав тем самым нарушению соцзаконности. Кроме того, оный Николаев самолично отдал мешок зерна мелкобуржуазному прохиндею Сухареву, о чем он, Рябушкин, уведомлял руководство". Иван усмехнулся. Кузька Сухарев, он точно прохиндей. А вот с мешочницей было по-другому. Младший агент Рябушкин, поймав на вокзале старуху-учительницу из Мариинской гимназии, ездившую в деревню менять на хлеб уцелевшие от экспроприации вещи, притащил бабку в отдел и принялся сочинять рапорт для передачи ее в ревтрибунал, а он, начальник трансчека, выставив мешочницу вместе с мешком, велел катиться к едреной фене! Мусику же приказал идти и проверять документы у подозрительных мужиков, похожих на переодетых офицеров.

В конце Лука делал вывод, что "работа гр. Николаева на транспорте носила ярко выраженный стихийный протест против действий партийных и государственных органов. Николаев во время службы наччерептрансчека неоднократно упоминал, что пошел служить в карающие органы революции в личных целях и допускал анархические выпады в адрес Советской власти…" Запутавшись в словоизвержениях бывшего подчиненного, Иван взял служебную записку начальника управления Курманова. По мнению Алексея, "в данном случае имеет место заблуждение гр-на Николаева, принявшего чекиста за бандита, а не контрреволюционная выходка. Следует передать дело на рассмотрение народного следователя, изъяв его из компетенции ГНУ". По записке, составленный на обороте куска обоев, прошелся красный карандаш, оставивший резолюцию: "Отказать", ниже — неразборчивая подпись начальника губчека. "Ай да Лешка! — с теплотой подумал Иван о фронтовом друге, с грустью добавив: — Но плетью обуха не перешибешь…"

Еще раз осмотревшись, Иван забрал у чекистов все, что могло пригодиться — деньги, документы, табак со спичками. Рассовал по карманам два нагана и все патроны. Маузер брать не стал — громоздкий, да и боеприпасов к нему не отыщешь. К нагану же у любого мужика патроны попросить можно. Жаль только, что своего "наградного" не отыскал. Верно, хранился в дежурной комнате. Уже выходя из камеры, вспомнил, что чуть не забыл Георгиевский крест и медали.