Собственные записки. 1835–1848 - Николай Муравьев-Карсский Страница 18

– Кто может остаться равнодушным в таком случае? – возразил государь с жаром. – Я сам не могу слышать сего равнодушно и не потерплю сего. Я знаю фельдмаршала, у него сердце горячее, и он при старости сохранил все силы души своей.

– Фельдмаршал имеет сердце молодое, – продолжал я, – он был очень чувствителен к сим огорчениям и с самого прибытия моего из Орла, всякий день повторяя происшествие свое с Левашовым, спрашивал меня несколько раз, не слыхал ли я чего подобного от вас; но я отвечал ему, что при первом отъезде моем из Санкт-Петербурга вы, прежде всего, приказывали мне угодить ему и быть ему приятным. – Да, я тебе приказывал это, – сказал государь, – сие и должно было быть так. Скажи мне еще, что за женщина графиня Левашова?

– Добрая и хорошая женщина, – отвечал я.

– Полно, так ли?

– Ее так разумеют в Киеве и вообще любят.

– Но она, кажется, спесива, – сказал государь, – и много берет на себя чванства.

– Может быть с теми, которые ей сие позволяют, – возразил я.

– Это справедливо, – сказал государь, улыбаясь.

– И потому виноваты те, которые сие допускают, – сказал я; – но я не имел причины жаловаться на нее в сем отношении.

– Да с тобой она не будет показывать себя, но с другими могла ставить себя на такую ногу.

– Этого не знаю, ваше величество.

– Да умна ли она?

– Сколько для женщины нужно ума, есть.

Государь улыбнулся.

– Конечно, есть мера ума у них, – отвечал он, – но чванство не доказывает его. Но оставим разговор сей, – сказал государь, махнув рукой. – Скажи, каковы войска?

– Одиннадцатую и двенадцатую дивизии полагаю я лучшими в армии; я их смотрел особенно и был ими доволен. Охотский полк, можно сказать, в блистательном виде. После моего смотра фельдмаршал сам смотрел войска.

– Неужели сам? – спрашивал государь.

– Сам, – отвечал я, – и был верхом, со всеми здоровался и всех благодарил. Смотр сей оживил его, присутствие войск придало ему сил. Ему сие понравилось, и он в следующее воскресенье приказал вывести церковный парад, на коем сам находился и пешком прошел по фронту, не позволяя никому поддерживать себя.

– Ты ездил в Харьков и видел также десятую дивизию?

– Видел, государь; она слабее других.

– Это не может иначе быть, – сказал государь, – назначая Чеодаева, я ему сказал, что даю пять лет на сформирование дивизии: ибо она была дурно составлена; но Томский полк, о котором я вчера только получил донесение твое, хорош в основании своем? – Очень хорош, – отвечал я; – я его осмотрел в подробности. Худшее все вымерло, и надобно надеяться, что полк сей будет со временем в отличном состоянии. Ваше величество изволили заметить из приложенной при донесении моем таблицы, что со времени сформирования полка сего перебывало в нем более пяти тысяч человек.

– Я таблиц сих не видел еще, – сказал государь, – и это общий недостаток ныне у нас во всей армии, который, надеюсь, со временем исчезнет; но пехотные полки, как я заметил, очень отстали от егерских.

– Отстали, государь, и, к сожалению, дивизия сия ныне имеет еще мало средств поправиться, ибо ее послали на работы в военное поселение.

– Работы в поселении не изнурят войск после сделанного ныне распоряжения, дабы на них выходила только третья часть наличных людей.

– Работы не изнурят, государь; но они занимаются жжением извести и, кроме того, заняли караулы в поселении.

– Я этого не знал; об этом я прикажу справиться у дежурного генерала; но, кажется, известковая работа вредна для одних только глаз.

– Известковая пыль, государь, садится, может быть, и на грудь, что особенно, может быть, вредно для сей дивизии, в коей много молодых людей.

– Этому надо пособить.

– Генерал Кайсаров, государь, поехал ныне в поселение для осмотра дивизии и донесет о сем.

– Я до сего еще донесения возьму свои меры, – сказал государь.

– Касательно больных в сей дивизии фельдмаршал решился отдать пять человек в харьковскую клинику на испытание.

– Мне известна харьковская клиника, – сказал государь, – в университете сем все части в упадке, но клиника в отличном состоянии и считается лучшей. Ну что ты еще видел в Харькове?

– Я видел, государь, богоугодные заведения; они в отличном положении и лучше всех, какие мне когда-либо случалось видеть.

– Они хороши, – сказал государь, – но орловские лучше. Кого ты видел в Полтаве? Что, город хорош?

– Я его прежде не видел, государь; теперь же ничего особенного в нем не заметно.

– А заметил ты, что сегодня день Полтавского сражения? Но кого же ты видел в Полтаве?

– Видел генерала Кайсарова.

– Как, разве он не при войсках своих?

– Он жаловался глазной болезнью, но теперь имел ехать в Чугуевское поселение.

– Еще кого?

– Губернатора Могилевского.

– А ты почему его знаешь?

– Он был правителем канцелярии у Алексея Петровича Ермолова в Грузии, человек умный и способный.

– Да, я его знаю; он очень хороший человек, но теперь уже очень состарился. Видел ли ты кавалерию?

– Никакой не видел, государь.

– А артиллерию?

– Также не видел, государь; ее поехал осматривать генерал Глинка.

– Видел ли ты сводный кавалерийский корпус?

– Не видел; он не принадлежит к армии.

– Да, ведь он отделен! Я буду ныне смотреть одиннадцатую и двенадцатую пехотные дивизии с одной кавалерийской.

– Будут ли маневры, государь?

– Будут.

– Так около Киева будет тесно.

– Ты думаешь? Я потому велел собрать войска сии в Белую Церковь, где место гораздо удобнее. Что им! Тридцать верст переходу только будет.

– Восемьдесят верст, государь.

– Ну, ведь четыре перехода не изнурят их?

– Без сомнения, не изнурят.

– А как бы ты думал сделать маневры в Киеве?

– Иначе нельзя, как на Днепре, по обеим сторонам реки, введя переправу в самые маневры.

– Да, можно бы; только куда забиваться в леса Черниговской губернии! Я уж буду смотреть войска в Белой Церкви. Так ты надеешься, что я буду доволен войсками?

– Надеюсь, государь; в сих дивизиях и начальники весьма заботливы.

– Кто такие?

– Шульгин и князь Горчаков.

– Да, князь Горчаков хороший офицер, и Шульгин в мирное время хорош, каков же в военное, не знаю. А Чеодаевым ты недоволен?

– Очень доволен, государь; у него дело подвигается не так успешно, чему есть и известные вам причины; но он человек весьма усердный, заботливый и попечительный; его очень любят и уважают в дивизии.