Охотники на шпионов. Контрразведка Российской империи 1903-1914 гг. - Борис Старков Страница 17

Как выяснилось, это был Рехай Утида, который неожиданно явился в русскую миссию в Японии с оттиском своей новой статьи. В этой публикации он утверждал о необходимости организации общества русско-японского сближения. Переводчик русской миссии в Токио Траутшольд был растерян и пригласил для переговоров с ним морского агента А. И. Русина. В разговоре с Русиным Утида неожиданно заявил, что Общество «Черного Дракона» меняет свое отношение к России. Он мотивировал это тем, что времена переменились: заключен английско-японский договор и подписано соглашение России с Китаем о выводе российских войск из Маньчжурии. «Поэтому руководители Амурского общества полагают, что наступило время культивировать дружеские отношения с Россией». Опытный российский разведчик был немало удивлен, вспоминая прежнюю деятельность Утиды, и доложил начальству. В рапорте он подробно описал визит и высказал свое отношение к нему следующими словами: «Конечно, подобным заверениям верить нельзя». Российская военная разведка и дипломаты отмечали, что одновременно с Утидой переменил свое отношение к России такой же ярый русофоб принц Коноэ Ацумаро, распустивший в апреле 1902 г. созданную им «Национальную лигу». Все это вызывало недоумение и тревогу.

Однако вскоре все стало на свои места. Во время нового обострения русско-японских отношений в 1903 г. принц создал новое «Антирусское общество», деятельность которого вполне отвечало его названию. Клан «Черного Дракона» очень скоро стал самым влиятельным и агрессивным тайным обществом в Японии. В него входили генро (старейшие государственные мужи), члены кабинета министров, императорской фамилии и высокопоставленные военные. Быстро набрав влияние и власть, Общество стало диктовать правительству и военному министерству, каких именно людей назначать на должности военных атташе в зарубежные страны. Одним из лучших его воспитанников был военный атташе в Петербурге подполковник Мотодзиро Акаси.

Сорокалетний барон Мотодзиро Акаси к этому времени был уже опытным японским разведчиком. Он окончил военный колледж и академию в Токио, служил на Тайване и в Китае, занимал пост японского военного представителя во Франции. Во время Японо-китайской войны Акаси состоял при Генеральном императорском штабе японской армии. Он был незаурядной личностью. Художник и поэт, человек, обладавший большой силой, убеждения и даже некоторыми экстрасенсорными способностями, он блестяще справлялся со своими задачами. Поэтому Общество «Черного Дракона» лоббировало в 1902 г. назначение Акаси на должность военного агента в России и, более того, добилось, чтобы он получил статус «странствующего атташе», т. е. имел возможность разъезжать как официальное лицо по разным европейским странам, где проживало много эмигрировавших из России противников самодержавия. Он установил прочные связи с представителями российских либералов, эсеров, социал-демократов, бундовцев, финляндских, польских и кавказских националистических группировок. Акаси и его хозяева не испытывали ни малейших симпатий к сторонникам социалистической идеи и не являлись поборниками российского национально-освободительного движения, а преследовали весьма простую прагматическую цель: накалить внутриполитическую обстановку в России и заставить царизм вести войну на два фронта — с врагом внешним и внутренним.

Следуя инструкциям Общества «Черного Дракона», Акаси хорошо платил за предоставленную информацию, оказывал материальное содействие российским оппозиционерам и революционерам в организации и проведении активных действий внутри страны. Он хорошо знал аса мирового шпионажа Сиднея Рейли, поддерживал его антироссийские настроения и даже уговорил его выполнить ряд заданий в интересах Японии.

Мотодзиро Акаси успешно вербовал в японскую разведку политических советников страны-противника. Одним из них был Абдул Рашид Ибрагим, имперский советник по делам исламского Востока. Мотодзиро Акаси завербовал его и с его помощью организовал антирусские выступления в мусульманских провинциях России. Советник в течение многих лет активно работал на японскую разведку.

В отчете Разведочного отделения за 1903 г., датированном 11 декабря, сообщалось следующее: «Японский военный агент подполковник Мотодзиро Акаси стоит под наблюдением с 7 ноября. Подполковник Акаси работает усердно, собирая сведения, видимо, по мелочам и ничем не пренебрегая: его несколько раз видели забегавшим в английское посольство, расспрашивающим о чем-то на улице шведско-норвежского военного агента Карла Гейгера Лейенгювуда и наблюдали в сношениях, непосредственно или через секретаря японской миссии Самаро Акидзуки, с целым рядом различных японцев, из коих наиболее подозрительными являются: Яги Мотохачи и Санторо Уеда. …В интересах скорейшего освещения деятельности Акаси в настоящее время уже вполне подготовлена обстановка для заагентурения одного лица, могущего быть в этом отношении весьма полезным». Дальнейшее развитие событий доказало правильность и перспективность последнего предположения В. Н. Лаврова.

Перед войной японская разведка усиленно собирала по всей Европе и изучала все, что имело хоть какое-то отношение к российским вооруженным силам. Русская агентура сообщала, что в Японии издается много печатных работ о России и русской армии, что можно без особого труда собрать из них ценную библиотеку; в военных учебных заведениях Японии будущие офицеры изучали русский язык. Японцы создали разветвленную шпионскую сеть на русском Дальнем Востоке, в крепости Порт-Артур, в местах дислокации русских войск в Маньчжурии. Они умело пользовались беспечностью и продажностью российского чиновничества и смогли собрать важные сведения стратегического характера. Известно, что агенты японской разведки проникли даже в российский Генеральный штаб и овладели секретом производства бездымного пороха, добытый усилиями великого русского ученого Д. И. Менделеева.

Осуществляя контрразведывательные акции, Разведочное отделение Главного штаба столкнулось с острой проблемой начала XX в. — вопросом обеспечения защиты государственной тайны. Здесь наблюдалась полная беспечность и безответственность царских властей. Дело в том, что большинство санкт-петербургских заводов были ориентированы на исполнение заказов российского военно-морского флота и имели немало производственных секретов. Поэтому не только японские, но и разведчики других держав стремились получить информацию о деятельности Пугаловского, Балтийского, Франко-Русского, Невского и Канонерского заводов.

Высокий профессионализм сотрудников Лаврова принес свои первые плоды уже в конце 1903 г. В конце декабря 1903 г. оперативным путем было установлено, что 26 декабря 1903 г. Акаси получил по почте письмо следующего содержания: «Буду на другой день, то же время. Ваш И.». Однако никто из подозрительных лиц ранее квартиру Акаси не посещал. Внимание сотрудников наружного наблюдения переключилось на другого сотрудника японской миссии — капитана Тано, который часто встречался с Акаси. Было установлено, что его квартиру по субботам часто посещал неизвестный русский капитан в адъютантской форме. К этому моменту к Тано, как правило, приезжал и сам военный агент Акаси.

Утром в субботу 17 января Тано получил письмо на русском языке: «Завтра в 4 часа буду у Вас. Ваш предан. И.». Почерк и фактура бумаги, конверт были идентичны перехваченному у Акаси. В назначенное время сотрудники Лаврова зафиксировали появление у Тано русского офицера, личность которого была вскоре установлена. Это оказался штаб-офицер по особым поручениям при Главном интенданте ротмистр Николай Иванович Ивков. На следующий день 19 января он встретился с капитаном Тано, соблюдая все правила строжайшей конспирации: извозчика отпустил за несколько домов и, проверив, нет ли за ним наблюдения, вошел в подъезд. В ходе дальнейшей разработки было установлено, что Ивков встречался также с французским разведчиком полковником Мулэном и еще с неизвестным лицом, которого он дважды поджидал на Варшавском вокзале. Позднее выяснилось, что этим неизвестным был германский военный атташе фон Лютвиц.