От Великой княгини до Императрицы. Женщины царствующего дома - Нина Молева Страница 17

А между тем «деспина» оставила за собой последнее слово. В 1502 году еще недавно любимая невестка великого князя молдаванка Елена Степановна вместе с сыном Дмитрием оказываются в опале. Иван III отправляет их весной в заточение, новым наследником провозглашается сын Софьи, двадцатитрехлетний Василий. Провозглашается на редкость вовремя, потому что в апреле следующего года «деспины» не стало. Отчаянию вдовца не было границ. Великого князя вскоре разбивает паралич, и придерживаться политики, которую диктовала покойная Софья, под влиянием окружающих он уже не в состоянии.

Вспыхивают в Москве и Новгороде костры инквизиции, сжигавшие еретиков. Умирает «нужной смертью» в заключении Елена Степановна Волошанка, главная их покровительница. Торопится себе найти невесту по собственному усмотрению наследник Василий Иванович, хотевший подчеркнуть свою связь с местной знатью и потому отказавшийся от поисков иностранных принцесс. Княжен и боярышень было привезено в Москву на смотрины то ли пятьсот, то ли полторы тысячи. Только число не имело значения: Василий заранее знал, что свяжет себя со старомосковским боярством — его выбор пал на Соломонию Сабурову.

Свадьбу сыграли 4 сентября 1505 года, а 27 октября умер Иван III. И снова удивительно вовремя, потому что перед концом начал вспоминать о всех своих сыновьях, наказывать Василию, чтоб никого не обошел уделами. Говорили — много ли в этом правды? — будто даже пожелал освободить старик внука и обратился к нему со словами: «Молю тебя, отпусти обиду, причиненную тебе, будь свободен и пользуйся своими правами». Какими именно? Может быть, и правом наследования?

Такое предположение возникает не только из-за того, что сразу после смерти отца Василия III, по словам летописца, «в железа племянника своего великого князя Дмитрия Ивановича и в полату тесну посади». Современники — историки Герберштейн и Стрыйковский утверждают, что расправа состоялась еще при жизни старого Ивана III, сразу после его разговора с внуком. Новый великий князь, слишком похожий по характеру на свою решительную мать, не собирался рисковать — через три с небольшим года он окончательно расправится с опасным соперником. Дмитрий умрет в заточении, и тот же Герберштейн приводит существовавшие по поводу этой кончины версии: «Одни полагают, что он погиб от голода и холода, а по другим — он задохся от дыма». Второй способ имел то преимущество, что не оставлял видимых следов содеянного.

Было нелегко с Иваном III и совсем непросто с его «деспиной». Средневековые нравы вообще не знали милосердия и сострадания. И все же даже для них нрав нового великого князя оказался полной неожиданностью. Василий III Иванович не искал советчиков, не допускал ни малейших возражений, в любом прекословии усматривал бунт против своих прав и подавлял любое сопротивление железной, не знавшей снисхождения и минут слабости рукой. Попытался поспорить с ним Берсень Беклемишев, чье имя поныне живет в названии одной из москворецких набережных и башен Кремля, и был изгнан со словами: «Ступай, смерд, прочь, ненадобен ты мне». Смерд — неслыханное оскорбление для нижегородского боярина. Но лишь только стал жаловаться возмущенный Берсень, как тут же лишился языка — лихое предупреждение для всех, кто попытался бы осудить великого князя.

Жестокий, грубый, особенно с родственниками, которых открыто чуждался, Василий III был к тому же предельно и холодно расчетлив: с кем расправляться, с кем — несмотря ни на что — никаких ссор не затевать. Самые знатные и древние роды — Владимира Святого и Гедимина не знали обид от великого князя. И все время рядом с Василием была Соломония. Умная, деятельная, властная, мало чем уступавшая покойной свекрови. Брак великого князя мог считаться удачным, несмотря на его бездетность. Но отсутствие наследников до поры до времени не волновало Василия. Найденный им выход представлял лишнюю защиту от родственников и от враждебных бояр.

На Руси находился сын крымского хана Менгли-Гирея царевич Куйдакул. С приходом к власти Василия III он захотел принять православие и был должным образом за свое желание вознагражден. После крещения великий князь выдал за него замуж свою сестру, а во время Псковского похода не только оставил местоблюстителем великокняжеского престола в Москве, но и назначил в завещании наследником. С точки зрения государственных интересов был подобный брак очень выгоден. Царевич Петр, как стали называть Куйдакула, считался одним из возможных претендентов на казанский престол. Обязанный же всем своим благополучием и будущим великому князю, царевич Петр не мог ему изменить и вступить в переговоры с ненавидевшим «новокрещена» боярством.

Пока был под рукой Петр, великокняжеская чета могла не тревожиться насчет собственных детей. Но преждевременная смерть татарского царевича ставит Василия III перед приобретшей новую остроту проблемой наследования престола. Двадцать с лишним прожитых с Соломонией лет делали дальнейшие надежды на появление потомства бессмысленными. Снова поднимают голоса сторонники развода с бесплодной княгиней, хотя сама она винит в семейных неудачах одного Василия. Соломонии и в голову не приходит, что дело для бояр не только в детях, но и в том, чтобы лишить великого князя ее умной и верной поддержки.

Для Василия нет тайн в подобных расчетах. И он колеблется, откладывает окончательное решение, не испытывает уверенности в его правильности. Если бы знать, если бы знать… К тому же развод с Соломонией означает обострение отношений с московским боярством, которому придется противопоставить иную и притом нисколько не меньшую силу. Выбор великого князя падает на князей Глинских, литовцев, известных всей Европе своей воинственностью, ратным мастерством и связями с коронованными особами. Брак с их родственницей означал династическое соединение с западнорусскими землями и укрепление связей с молдавскими господарями, возможными союзниками в борьбе против литовского князя Сигизмунда. То, что представительницей Глинских была юная красавица княжна Елена Васильевна, принципиального значения для расчетливого князя не имело.

И все же, что заставляло Василия Ивановича оставаться в нерешительности? В мае 1524 года в Москве начинается спешное строительство нового Смоленского Новодевичьего монастыря. Обетного, потому что великий князь дал обет заложить его в случае успешного похода в смоленские земли. И скорее всего предназначавшегося для жительства отрешаемой от мужа Соломонии. Ради быстроты строительства и неусыпного наблюдения за ним, из Суздаля вызывается настоятельница тамошнего Покровского монастыря с восемнадцатью монахинями. И хотя работы приближаются к концу, в 1524 году Василий III еще совершает обычную осеннюю поездку с Соломонией. Весной следующего года строительство пришло к концу, и почти одновременно состоялся насильственный постриг великой княгини. До последней минуты не верила Соломония перемене в своей судьбе, надеялась кого-то в чем-то убедить, переложить вину в бесплодии на мужа, избежать монашества. Андрей Курбский так и будет писать, что Василий III постриг свою первую жену «не хотящу и не мяслящу ей о том». Герберштейн добавит, как срывала в бессильной ярости Соломония монашеское одеяние, как рвала и топтала его, пока присутствовавший при обряде боярин Иван Шигоня-Поджогин не ударил ее плетью. За непокорство и строптивость не увидела больше бывшая великая княгиня Москвы: Василий III не решился поместить ее в Новодевичьем монастыре, — не попала даже в считавшийся далеким Суздаль. Каргополь — вот то новое место, которое выбирает для нее муж и где ей придется пробыть пять лет, чтобы убедиться в бессмысленности всяких надежд.