Загадка Ленина. Из воспоминаний редактора - София Таубе-Аничкова Страница 17

Я решила начать свои хлопоты с комиссара печати, ибо он был со мной наиболее разговорчив и обладал качествами, как я уже говорила, отсутствовавшими у его соратников.

Захватив с собой второй, уже сверстанный номер «Новых искр», в котором начал печататься мой роман «Коммуна — Земной мир», я направилась в Смольный.

— Какие же у вас теперь дела ко мне? — удивился комиссар, увидав меня. — Ведь вам не на чем печатать журнал.

Я объяснила, что в экспедиции всегда имеются обрезки бумаги, на которых, изменив формат издания, можно будет продолжать его печатание, и, умолчав о свидании с Воровским, рассказала о посещении Кремля.

— Об этом я знал раньше, чем вы вернулись в Петроград, — улыбаясь ответил комиссар.

Я вопросительно взглянула на него.

— Чему же вы удивляетесь? Ведь нам же докладывает партийный комитет фабрики обо всем, что там происходит. О вас доложили мне, так как вы работаете в моей области.

— Значит, вам известен и мой разговор с Лениным?

— Да, в общих чертах.

— В таком случае, зная, что Ленин обещал прислать статью для «Новых искр», вы, конечно, посодействуете их выходу?

— При всем желании не могу этого сделать, — ответил комиссар, — потому что у нас ужасающий бумажный голод, и на тех обрезках, о которых вы говорите, можно будет печатать хотя бы агитационные брошюры. Я очень рад, что узнал от вас об их существовании, они мне очень пригодятся сейчас, когда я прямо не знаю, что делать с мелким агитационным материалом. Мы уже взяли бумагу везде, где только она была, и теперь эти обрезки явятся для меня настоящей находкой. Относительно же материала этого номера, — указал он на журнал, — вы заезжайте ко мне дня через три; если в нем все благополучно, вы сможете выпустить его при первой возможности. Если хотите, наведывайтесь иногда сюда, чтобы справляться о положении с бумагой.

Раздосадованная, что явилась невольной причиной содействия комиссару и, может быть, сделала неприятность Экспедиции, я умолчала перед ней о новой неудаче.

На третий день, когда я собиралась в Смольный, раздался телефонный звонок, и я была немало удивлена, услышав голос комиссара печати.

— Я болен плевритом, — сказал он, — и, вероятно, не скоро смогу выезжать в Смольный. Если хотите, заезжайте ко мне за номером сегодня в семь часов в Дом Совета. Я хочу указать вам в журнале на нечто нежелательное.

Вечером, направляясь к комиссару, я захватила с собой взятую из морской библиотеки старинную книгу «Жизнь флибустьеров», предполагая завезти ее на обратном пути знакомым.

Комната комиссара оказалась рядом с помещением Зорина, обстановка была простая, но на столах, невзирая на осень, стояли громадные букеты алых роз.

— О какие чудные цветы! — невольно вырвалось у меня при виде их.

— Тише, тише, — замахал на меня руками лежавший на диване комиссар. — Не говорите так громко и в таком тоне… Могут бог знает что подумать. Вы ведь не наша, — уже шепотом добавил он, — а мы все друг за другом наблюдаем. Нас, наверное, подслушивают, — кивнул он головой на боковые двери, ведущие в другие комнаты.

Удивленная таким вступлением, я стояла молча на него глядя, а он, жестом указав мне на кресло, обратил внимание на старинный переплет книги, которую я держала.

— Что это у вас за книга? Какой оригинальный переплет. Позвольте мне ее.

Я не очень охотно протянула книгу, ибо подчеркнутые мною для знакомых строки слишком ярко говорили о сходстве советской власти с этими знаменитыми пиратами семнадцатого века. Перелистав две-три страницы, комиссар спросил:

— Это вы отчеркнули здесь некоторые места?

— Да.

— Хорошего же вы мнения о нас.

— Но ведь в этой книге говорится о флибустьерах, а не о вас.

— Как у всех смелых людей у них есть сходство с нами, и им сопутствовало то же дьявольское счастье, что сопутствует во всем и нам. Я оставлю у себя эту книгу на несколько дней.

— Она взята мной из библиотеки, и меня предупредили, что в случае утраты я заплачу большой штраф… Притом я еще не дочитала ее.

— Я возвращу вам ее через два дня в сохранности.

Поговорив о «нежелательном» в «Новых искрах», я спросила комиссара, какого он мнения о моем романе.

— Я не знаю, что там у вас будет дальше, а пока это интересно, — повторил он слова Ленина.

— А как рисуете будущее идеальной коммуны вы?

— Трудно сказать, потому что оно сложится из идей, так сказать, уже отшлифованных событиями, из пройденных революцией этапов. А если бы мы шли по прямой линии, не отклоняясь в стороны, тогда об этом будущем скажет вам любая из марксистских книг.

— Я думаю, о «прямой линии» не может быть и речи, когда уже теперь, в начале, между правителями коммуны начались распри, — сказала я, вспомнив, что по Петрограду ходят слухи о крупной размолвке между Лениным и Зиновьевым (вызванной якобы желанием последнего, чтобы возглавляемая им Северная коммуна ^[42] осталась самостоятельной).

Комиссар усмехнулся.

— Вы верите в них?

— Об этом говорит весь Петроград.

— Говорит не только Петроград, но и злорадствующая эмигрантская пресса, — указал комиссар на лежавшие на столе газеты. — Это означает только, что мы умеем давать темы для разговора. В нашей партии раздоров быть не может. Мы взяли Россию, а в будущем возьмем и весь мир своим единством, своей не знающей пощады дисциплиной.

— Но не поставит же ваша партия к «стенке» за нарушение дисциплины Ленина и Зиновьева? — заметила я.

— Отчего же? Скорее, чем кого другого. Именно мы, вожди революции, должны быть дисциплинированы больше, чем рядовые члены партии. Ведь если, вступая в нее, мы ради общего дела отреклись от личных взглядов, инициативы и привязанностей, то, естественно, что должны слепо повиноваться ее директивам, как бы ни была тяжела и неприятна предназначенная нам роль. И если бы тот же Зиновьев вздумал дезорганизовать партию неповиновением, она поступила бы с ним так же, как поступает со своими классовыми врагами.

И, подавая мне подписанный номер, комиссар добавил:

— Распри наши — игра, иногда серьезная по партийным соображениям, иногда просто в «бум», потому что и самому крупному предприятию, если оно даже называется государством, необходима реклама. Одряхлевшие нервы капиталистических стран требуют постоянного возбуждения, и дающий его извлекает из этого выгоды.