1812. Фатальный марш на Москву - Адам Замойский Страница 17

Но момент сразу после двойного сражения при Йене и Ауэрштедте, где Наполеон уничтожил прусскую армию и потряс до основ прусское государство, стал чем-то вроде поворотного пункта. Пруссаков шокировали и глубоко задели победы французов, но они также видели в них доказательство превосходства Франции и ее политической культуры. Когда Наполеон въезжал в Берлин, там его приветствовали толпы, которые, согласно воспоминаниям одного французского офицера, проявляли восторженности не меньше, чем народ, приветствовавший императора в Париже после триумфа при Аустерлице годом раньше. «Не поддающееся определению чувство – смесь боли, восхищения и любопытства – царило в толпах, стремившихся приблизиться к нему, когда он проезжал по улицам», – рассказывал один из очевидцев ^{44}. Наполеон завоевал сердца берлинцев, равно как и вызывал их восторг на протяжении следующих недель.

Однако он обошелся с Пруссией и ее королем куда хуже, чем поступал с покоренными странами и побежденными монархами прежде. В Тильзите император французов публично унизил Фридриха-Вильгельма III, отказавшись вести с ним переговоры, а также проявив оскорбительную обходительность по отношению к королеве Луизе, явившейся к нему просить за свою страну. Наполеон не собирался договариваться, а попросту вызвал прусского министра, графа Гольца, и поставил того в известность относительно своих намерений. Он поведал министру, что собирался отдать королевский трон Пруссии своему брату Жерому, но из-за уважения к царю Александру, попросившего пощадить Фридриха-Вильгельма, император французов милостиво соблаговолил оставить короля на месте. Однако при всем том он уменьшил территорию Пруссии, отторгнув ранее отобранное той у Польши, а потому количество подданных Берлина, достигавшее прежде 9 744 000 чел., снизилось до 4 938 000. Наполеон не собирался вести дискуссию, а потому Фридриху-Вильгельму осталось только покориться ^{45}.

Склонившись перед неизбежным, 3 августа 1807 г. король написал императору с просьбой принять Пруссию в число союзников Франции, при этом обращаясь к Наполеону как к «величайшему человеку нашего столетия». Наполеон игнорировал просьбу. Причина нежелания приобретать такого союзника состояла в намерении императора французов ограбить страну. В договоре, навязанном им Пруссии, он брал на себя обязательство вывести оттуда войска, но не ранее окончания выплаты всех репараций. Однако четкое решение в отношении их размеров отсутствовало, и в то время как гигантские суммы перетекали из прусской казны во французские сундуки, около 150 000 французских солдат продолжали вдохновенно «кормиться с земли», бесцеремонно забирая себе все им потребное у местного населения. Французские военные власти фактически осуществляли надзор за администрацией страны, тогда как экономика рушилась. Прусскую армию сократили до 42 000 чел., в результате чего сотни тысяч уволенных солдат и даже офицеров бродили тут и там по градам и весям в попытках как-то обеспечить себе средства к существованию ^{46}.

Наполеон действительно замышлял вообще аннулировать Пруссию как государство. Королевство, в общем-то, совсем недавно заявило о себе как о мощной державе – всего пятьдесят лет тому назад (как раз в результате поражения, нанесенного французам) ^[13], но оно оказалось сильным и способным к расширению, а посему могло в один прекрасный день объединить вокруг себя остальные государства Германии, чего император французов как раз-таки любой ценой стремился избежать. Но пусть он продолжал использовать ее ресурсы и унижать правителя, покончить со страной он все никак не решался. В действительности обращение Наполеона с Пруссией есть хрестоматийный пример его общей близорукости в отношении германского вопроса, за что другим французам пришлось потом заплатить немалую цену, в том числе и в 1940 г.

Если Фридрих-Вильгельм III имел все основания для печали, большинство прочих правителей Германии, объединенных в составе Рейнского Союза, с полным на то основанием могли сказать спасибо Наполеону. Прежде всего, они избавились от тяжелой руки господства Габсбургов. И пусть теперь государи эти подчинялись Наполеону, связавшему их рядом союзнических договоров и соглашений, власть правителей в своих областях выросла и окрепла. Некоторые же и вовсе получили повышение, и практически все выиграли в плане приобретения территорий, сделавшись настоящими суверенными властителями со своими собственными армиями.

Ландграфу Людвигу Гессен-Дармштадтскому довелось возвыситься до великого герцога и стать свидетелем роста своих владений. Скромное ландграфство Баденское тоже превратилось в великое герцогство, а его правитель, Фридрих Карл, с полной на то готовностью женил внука на падчерице Наполеона, Стефании де Богарне. Курфюршество Саксония увеличилось в размерах и приобрело статус королевства. Бавария тоже расширила свои границы и стала королевством, а в 1809 г. баварский король Максимилиан I присоединил к своему государству новые территории, вследствие чего оно обошло по размерам Пруссию. Вюртемберг, бывший всего лишь герцогством, прирастал землею с каждой победой наполеоновских войск, а курфюрст его, Фридрих, в 1806 г. получил звание короля. И он радовался, когда выдал дочь за Жерома Бонапарта, самого младшего из братьев Наполеона.

Сам Жером правил королевством Вестфалия, созданным Наполеоном в самом сердце Германии Карла Великого со столицей в Касселе и вновь расширенным в 1810 г. за счет включения в его состав Ганновера, Бремена и части побережья Северного моря. «Народ Германии страстно желает того, чтобы индивидуумы, не обладающие благородным происхождением, но наделенные талантами, были равными перед вами в правах, чтобы любые формы порабощения и все посреднические инстанции между государем и представителями самых низовых сословий были полностью упразднены», – писал Наполеон Жерому, когда тот вступил на престол Вестфалии.

«Преимущества Кодекса Наполеона, прозрачность процедур и судебной системы будет отличительной характеристикой вашей монархии. И позвольте мне быть совершенно откровенным с вами: я в большей степени рассчитываю на их воздействие в плане расширения и консолидации вашей монархии, чем на самые великие победы. Ваши люди должны жить в условиях свободы, равенства и процветания, неведомых другим народам Германии», – продолжал император французов, недвусмысленно давая понять брату, что на благо его трону, как и престолу и Франции в большей степени послужат величайшие преимущества, дарованные ею людям, нежели численность армий или количество крепостей ^{47}.