Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман Страница 17

Эдда вернулась к дамам веселая и освеженная. Она, как и ее отец, могла, когда хотела, уделить внимание всем – друзьям и врагам, сторонникам и оппонентам. В сопровождении фрау фон Берген она переходила от одной группы к другой, внимательно выслушивая то, что опытная дуайена шептала ей на ухо, прежде чем подойти к следующей группе. Эдда была скромна, учтива и любезна со всеми. Она оживленно поделилась своими впечатлениями об аудиенции у его святейшества, восхищалась его жестами и благородной красотой его рук. Она разыграла прекрасное представление в духе Муссолини, и гостьи, затянутые в черное, серое и фиолетовое, с живым одобрением слушали ее рассказ.

Время пролетело быстро. На сад уже опускались сумерки, когда дочь диктатора с грациозным поклоном покинула хозяйку и гостей. Мне выпала честь проводить ее до машины. Она оглядела окутанный полумраком майского вечера сад и повернулась ко мне:

– Andato bevone, nevvero, dottore? ^[9]

Я заверил ее, что это истинная правда, подумав, уже не в первый раз, что из многих жен получились бы гораздо лучшие дипломаты, чем из их мужей. Вернувшись в Желтый салон, я увидел, что гости расходятся. Во время прощания говорили в основном об Эдде, и фрау фон Берген получила множество комплиментов по поводу успеха ее дебютантки. Итак, она выиграла еще одну дипломатическую скачку с препятствиями – а жена посла должна знать, как управлять лошадью!

Тем временем немецко-итальянские отношения значительно улучшились, особенно после разведывательной поездки Боккини. Теперь, когда всемогущий шеф итальянской полиции, подобно Фуше, беспрепятственно обследовал местность, решил попробовать счастья лидер итальянской молодежи. Дон Артуро тоже захотел приложить к этому руку. Однажды, после ряда, как мне казалось, ни к чему не обязывающих приглашений в министерство внутренних дел, меня представили необыкновенно красивому мужчине, единственным недостатком которого было отсутствие волос. Именно такими я в школьные годы представлял себе преторианских гвардейцев римских императоров. Когда я узнал его поближе, то понял, что он и вправду был самым настоящим преторианцем – не блиставшим умом, но верным и смелым человеком. Его звали Ренато Риччи, а друзья прозвали il Silenzioso – Молчаливый. Он был достаточно умен, чтобы заслужить это прозвище, и, кроме того, работал помощником Государственного секретаря в министерстве национального образования и был президентом Балиллы, итальянской молодежной организации – иными словами, он был для Муссолини тем же, кем Ширах для Гитлера, поскольку ему подчинялось все движение молодых фашистов.

Пока шеф полиции занимался своими делами, мы с Риччи долго разговаривали. Молодежь и полиция… Это была сильная комбинация, хотя я не мог понять, какое имею к ней отношение. Впрочем, все выяснилось очень быстро. Риччи и двадцать два молодых офицера со всей Италии должны были между 24 апреля и 3 мая посетить Германию в качестве гостей Бальдура фон Шираха, лидера гитлерюгенда. В свое время я вынужден был признаться дону Артуро, что ничего не знаю о синьоре Гиммлере, а теперь я сообщил Риччи, что не знаю господина фон Шираха, но имею некоторое представление о гитлерюгенде и его филиалах в Италии, поскольку в них состояли молодые немцы, жившие в этой стране. Вместо того чтобы напяливать на себя форму бригаде-фюрера NSKK, Диего фон Берген внес свой вклад в дело нацизма, отдав часть парка, прилегающего к вилле Бонапарта, в распоряжение римского гитлерюгенда. Здесь возникло нечто вроде клуба, который, к счастью, совсем не был похож на аналогичные организации Третьего рейха. Его возглавлял человек, владевший шикарным маленьким спортивным «мерседесом», на котором он любил вместе с девушками из своей секции совершать романтические путешествия в Римскую Кампанью – я уверен, что в самой Германии лидеры гитлерюгенда этим не занимались. А поскольку он не знал ни слова по-итальянски, то пригласил меня присоединиться к своему «персоналу». Благодаря этому я избавился от дальнейших контактов с партийной организацией в Риме, которую возглавил опасный человек, получивший в детстве садистское воспитание и теперь отыгрывавшийся на своих подчиненных.

Не знаю, какое влияние оказал наш разговор с Боккини на контакты между лидерами немецкой и итальянской молодежи, но я получил приказ выполнять роль переводчика при руководителе гитлерюгенда Бальдуре фон Ширахе, когда он будет принимать у себя его превосходительство Ренато Риччи и его офицеров. Прием был назначен на 12 часов 30 минут 24 апреля.

До этого я не встречался с Ширахом, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это настоящий джентльмен. Он был также очень красив и хорошо это знал. Ширах получил прекрасное образование и завел со мной разговор о Наполеоне и собранной им коллекции книг, посвященных корсиканскому диктатору. Я до сих пор убежден, что, в отличие от многих других партийных функционеров, больших и малых, он искренне верил в свою миссию и в Гитлера. Я также убежден, что он не совершил никакого преступления, кроме того, что возглавлял молодежную организацию рейха, и своим пребыванием в тюрьме Шпандау, по моему мнению, полностью искупил этот грех.

Ширах и Риччи могли общаться только с моей помощью. Эта поездка впервые показала мне, каким точным должен быть перевод и какую огромную ответственность несет переводчик, ибо он получает в свои руки большую власть. Никто еще не написал трактата об искусстве перевода, но я верю, что люди были бы очень благодарны тому, кто решился бы его создать. Все государственные деятели, повлиявшие на судьбу планеты, от Муссолини и Гитлера до Кеннеди и Хрущева, должны были во время переговоров полагаться на своих переводчиков.

Наша поездка через всю Германию была очень приятной, какими обычно бывают путешествия в компании молодых людей. Мы проехали от Мюнхена до Мюнстера и Рура, а оттуда отправились в Гамбург, Кенигсберг, Тракенен, Роминтен, Мариенвердер и Берлин. Менее приятными были бесчисленные восторженные приемы и бесконечные потоки лести, которые обрушились на молодежных лидеров, до предела истощив мои познания в немецком и итальянском языках. Я уж и забыл, сколько было возложено венков, сколько раз звучали национальные гимны обеих стран, сколько почетных караулов промаршировало мимо нас и сколько бокалов было поднято в честь итальянского короля и императора и немецкого фюрера и канцлера. Жаль, что я не вел дневник, хотя бы ради статистики, столь дорогой сердцу каждого немца.

В Берлине делегацию приветствовал барон фон Нейрат, министр иностранных дел. Нейрат когда-то был немецким послом в Риме, так что, по крайней мере, мне не нужно было переводить для него. Кроме того, говорил он очень кратко, не то что доктор Геббельс, который в качестве компенсации за лаконизм Нейрата на встрече в министерстве пропаганды зачитал приветственный адрес, занявший пять страниц. В нем содержался один абзац, который я никогда не забуду: «Более того, счастливой характеристикой нынешнего этапа развития является то, что действия одной стороны благоприятно сказываются на действиях другой, и наоборот. Когда дуче итальянского народа, к примеру, завоевывает Абиссинию, это дает нам возможность вновь занять Рейнскую область, а когда мы вновь занимаем Рейнскую область, то совершаем отвлекающее наступление, которое помогает Италии и лидерам ее народа завоевать Абиссинию».