Екатерина I - Николай Павленко Страница 17

В то время как родовитые люди занимались бесплодными разговорами и убеждали друг друга в благополучном исходе своих планов, Меншиков и Толстой, руководствуясь тем, что в сложившейся ситуации судьбу трона решает не закон или обычай, а сила, энергично и целеустремленно сколачивали эту силу, чтобы в нужный момент ее использовать. «Меншиков, — докладывал Кампредон, — не теряя времени, до самой кончины императора работал ревностно и поспешно, склоняя в пользу императрицы гражданские и духовные чины государства, собравшиеся в императорском дворце. Князь не жалел при этом ни обещаний, ни угроз для этой цели. Он примирился со своими врагами и уверял всех, что не преследует никаких корыстных целей, а только решился поддержать семью своего императора до последней капли крови» ^[41].

Поддержка гвардейцев была обеспечена значительными денежными вливаниями. В пустовавшей казне лихорадочно стали разыскивать необходимые 50 тысяч рублей, чтобы выплатить гвардейцам жалованье, задержанное за шесть месяцев. Долг был погашен уже на следующий день, 29 января. Раскошелиться пришлось и самой претендентке на трон. Из личных средств Екатерины Алексеевны (правда, с последующим возвратом) «нужным людям» были выданы крупные суммы: гвардии майору, руководителю Тайной канцелярии А. И. Ушакову — 3 тысячи рублей, командиру Преображенского полка И. И. Бутурлину — 1500 рублей, гвардии майорам С. А. Салтыкову и И. И. Дмитриеву-Мамонову — по тысяче рублей ^[42].

Сторонники Екатерины сумели использовать и ораторский талант Феофана Прокоповича. Никаких усилий для того, чтобы склонить Прокоповича к «партии» Меншикова — Толстого, не требовалось, ибо он был главным исполнителем воли Петра в проведении церковной реформы и ему противостояло сонмище духовных иерархов, сопротивлявшихся упразднению патриаршества и превращению церкви в служанку государства. В случае победы сторонников великого князя Прокоповича ожидала такая же суровая расправа, как и Меншикова с Толстым.

Когда кабинет-секретарь Петра I А. В. Макаров по требованию присутствующих заявил, что покойный император не оставил завещания, именно Прокопович выступил с решающим аргументом. Воля Петра, сказал он, была выражена актом коронации супруги — именно ее и никого другого он считал своим преемником, о чем и заявил в доме английского негоцианта накануне коронации. Канцлер Г. И. Головкин подтвердил слова Феофана Прокоповича, и Апраксину как старшему сенатору осталось лишь подвести итог: воля царя священна, и ее надлежит свято выполнять.

В разгар дебатов раздалась барабанная дробь — у дворца появились два гвардейских полка.

— Кто осмелился привести их сюда без моего ведома? Разве я не фельдмаршал? — задал вопрос президент Военной коллегии фельдмаршал князь Н. И. Репнин.

Гвардии подполковник Иван Иванович Бутурлин, ставший после смерти императора полновластным командиром Преображенского полка, выходец из старинного рода, оказавшийся на стороне новой знати из-за конфликта с Репниным, ответил:

— Я велел прийти им сюда по воле императрицы, которой всякий подданный должен повиноваться, не исключая и тебя ^[43].

Кто-то из сенаторов предложил было открыть окно, чтобы спросить у стоявших близ дворца гвардейцев и толпы людей, кого они желают видеть преемником на троне, но Меншиков пресек эту затею.

— На дворе не лето, — сказал он хладнокровно. Значимость своих слов он подтвердил приглашением в покои вооруженных офицеров ^[44].

В дебаты вмешались гвардейские офицеры, заявившие, что если кто вздумает сопротивляться Екатерине, «то они разобьют головы всем старым боярам».

Рядовые кричали: «Если мы лишились отца, то мать наша еще жива!»

Угрозы подкреплялись подкупом: духовенству было объявлено о значительных льготах, гвардейским полкам из казны императрицы выдали задержанное жалованье, гвардейцы освобождались от тяжелых и бесполезных земляных работ. Так Екатерина Алексеевна стала императрицей — первой женщиной, занявшей трон в России.

Карл де Моор. Портрет Екатерины I

1717 г. Хост, масло. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.

События, развернувшиеся во дворце в зимнюю ночь с 27 на 28 января, примечательны в трех отношениях. Во-первых, они положили начало активному вмешательству гвардии в судьбу трона. Это вмешательство не сопровождалось кровопролитием, имевшим место во время стрелецких бунтов предшествующего столетия, прежде всего потому, что гвардейские полки при Петре и его ближайших преемниках представляли однородную социальную силу с «партией» новой знати, боровшейся за власть. Во-вторых, это был дворцовый переворот, но совершенный не по классическим канонам, когда занимавшего трон законного государя свергали и заменяли своим кандидатом; события 27–28 января развивались по более упрощенному варианту — законного претендента на трон не допустили к нему. В-третьих, переворот в пользу Екатерины положил начало борьбе за корону, когда победившая «партия» выдавала свою победу за волеизъявление не только победителей, но и побежденных. Сам переворот опирался не на закон, а на силу, всегда скрывавшую подлинный ход событий. В данном случае незаконность восшествия на престол Екатерины была очевидна, но крючкотворы наспех состряпали и обнародовали 28 января манифест, в котором было сказано, что Синод, Сенат и генералитет согласно приказали во всенародное известие объявить печатными листами сообщения о кончине Петра Великого, восшествии на престол Екатерины и повеление, дабы все ей «верно служили». Коронование императрицы в 1724 году было выдано за волю Петра видеть на троне свою супругу.

Все же победителей терзали сомнения относительно того, как отреагируют на происшедшее в Петербурге Москва, являвшаяся оплотом консерватизма, а также 60-тысячная армия, сосредоточенная на Украине под командованием отнюдь не выходца из новой знати, а потомка Гедимина, князя М. М. Голицына.

В Петербурге население отреагировало на воцарение женщины спокойно: не было замечено ни ликования, ни протестов. Отмечалось лишь глубокое сожаление о смерти Петра Великого. «Горе по случаю смерти Петра всеобщее, — доносил Кампредон, — и можно по всей справедливости сказать, что его так же глубоко оплакивают в гробу, как уважали и боялись на престоле. И действительно, только его мудрому правлению и его непрестанным заботам о распространении цивилизации в среде своего народа обязаны мы той безопасности, которой пользуются теперь здесь».

Опасения относительно москвичей тоже оказались напрасными. Отправленный в Москву гвардии майор Дмитрий Мамонов без всяких осложнений принял присягу императрице чиновной элиты старой столицы. Что же касается командовавшего украинской армией князя М. М. Голицына, то в Петербурге был разработан план его изоляции, если он вздумает поддержать великого князя. «Под каким-то предлогом его потребовали сюда [в Петербург] немедленно, не извещая его о смерти царя, а в то же время нескольким надежным офицерам послан указ схватить князя Голицына при малейшей попытке заговора или неповиновения с его стороны» ^[45]. Но и на Украине вступление на престол Екатерины не встретило сопротивления.