О Рихтере его словами - Валентина Чемберджи Страница 17

Из Москвы раздавались звонки с просьбой сыграть пятнадцатого декабря концерт в Большом зале консерватории, но Рихтер, поставивший около названий каждого города дату концерта, говорил:

– Ну не получится же. Я не успеваю. Вот смотрите, – он достал из портфеля картон и показал (привожу список городов в том виде, в каком увидела его в Чите пятого ноября): Чита – Улан-Удэ – Иркутск – Тайшет – Красноярск – Абакан – Саяногорск – Шушенское – Кемерово – Барнаул – Усть-Каменогорск – Семипалатинск – Павлодар – Караганда – Целиноград – Кокчетав – Актюбинск – Кустанай – Петропавловск в Казахстане – Уральск – Энгельс – Саратов – Пенза – Рязань – Коломна – Москва.

За полтора месяца пути в этот список были внесены самые незначительные изменения, по не зависящим от Рихтера причинам.

Святослав Теофилович, подумав, решил покинуть Читу завтра в двенадцать часов и ехать в Улан-Удэ.

Весь день Рихтер провел у себя в номере за литературной работой, мы писали «числа» наугад.

25 апреля 1986 г.

Монца в Италии.

Мы выехали из Брешии (это весьма далеко), чтобы попасть в Монцу в Ломбардии, втроем: Эгион, Милена и я. Серенький день. По дороге в Монцу плутали и очень хотели есть, увидели надпись «Горгонцола» (сыр) и сразу захотели туда въехать, пробовали много раз, но так и не смогли. Бездарно. Когда мы въезжали туда, оказывалось, что мы уже выехали.

Приехали в Монцу, где концерт должен был состояться в королевском дворце. Напротив – гостиница. Дождь. Какие-то тряпки, потому что это не сезон, и ничего не приспособлено для такой погоды. Номер у выхода – машины, шум, я выбрал другой, маленький, но тихий.

Милая устроительница. «Мама приготовила спагетти». Мы пошли туда и через два дома оказались в типичном итальянском жилище с массой вещей, картин, посуды; весьма пышно, обременительно, всего много, мама слишком радушная, стол накрыт, роскошь, но все как-то не к месту. Пришлось все это пережить. Назад в отель. Ливень. Во дворец – пешком, – под дождем. Решетка, фонтан, дворец. Весьма холодное помещение, не топлено. Концерт памяти баронессы Дороти Ланни делла Куара, бывшей балерины, – героини, скрывавшейся в Абруццах, участницы сопротивления, президентши музыкальной молодежи всей Италии. Никого из ее родных не было. Играл целиком шумановскую программу. Концерт вышел удачный, особенно Токката. А пленка кончилась как раз на середине Токкаты. Эгион страшно огорчался.

Артистическая – огромная, все лепное, породистое, итальянское, через окно сорокакилометровый парк, все под дождем. В Италии бывает такое чувство: на грани времен, – то ли это сейчас, то ли двести лет назад. Неприкаянность.

Публика замечательная. Синьоры. Сидели в пальто. Некоторые разделись, побросали все куда попало. Потому что дворец покинутый, хоть и королевский.

После всего пришлось снова идти на прием к этой маме, которая влюбилась в меня. Была Илонка Декерс Кюрцлер (Дороти ей протежировала), давняя неистовая поклонница, – она вот-вот взорвется от чувств, хотя ей 90 лет. Обстановка приема была свободная. Кто где хотел, там и сидел. Я тут же сел на ступеньку, и она рядом со мной. Этот день закончился во здравие. И отель – это уже было неважно.

Наблюдение Эгиона: «Может быть, я ошибаюсь, но когда все плохо, вы играете лучше всего».

Так было один раз в Париже два года тому назад. Все было против, все, ужасный рояль, и Нина Львовна подтвердила мой отказ. Но позвонил посол и сказал: «Я пригласил всю парижскую знать. Может быть, мне просто застрелиться?»

Я поехал. Там еще оказалась Образцова со своим пианистом. Я собирался играть Вторую сонату Брамса.

Конферансье – чиновник – ужасно объявил. Я вышел на эстраду и с первой до последней ноты все было очень удачно. Был дикий успех.

14 мая 1986 г.

– Вена перед отъездом в Прагу, после Италии – Мантуи, Венеции. «Амбассадор». Как же я поехал в Прагу? На машине. 16-го мая у меня должен был быть в Праге концерт с Петером Шрайером («Зимний путь»). 14-го я занимался в доме Бехштейна, в Вене. 15-го мы захватили Кристиана из дома, где он жил, а Карел ждал нас на границе в Братиславе. Ехали до Праги без остановок. Отель «Аль-крон», постоянный с 1954 года. Очень много событий, знакомств – Джорджеску, Юлиус Кетчин (умер, считался лучшим исполнителем Брамса, потому что умудрился записать все его сочинения).

Карел Старек – один из самых преданных и постоянных в проявлениях своей привязанности друзей С.Т. В 1954 году был переводчиком Рихтера в Чехословакии. Впоследствии работал в посольстве ЧССР в Москве. С тех пор, с 1954 года, Чехословакия неразрывно связана для С.Т. с Карелом. С.Т. очень любит эту страну и считает Прагу одним из самых прекрасных городов мира. Обычно у Рихтера все бывает тесно связано между собой, например, есть города, на которые он обижен (города об этом могут не подозревать) и куда не поедет больше играть; чаще всего эти обиды связаны с людьми. Видимо, Карел Старек, спокойный, приятный, деликатный, немало «повинен» в привязанности С.Т. к Чехословакии. Разбирая фотографии, снятые с Карелом, С.Т. увлекается воспоминаниями о пережитом и говорит, что и веселое, и печальное – все было пережито вместе.

Скопилась гора писем, фотографий, надо было разобрать их. Святослав Теофилович не переставал огорчаться, что день проходит без занятий.

– Мне надо заниматься. Чем дальше, тем больше надо заниматься… Рахманинов тоже постоянно мучился от необходимости много заниматься и еще переживал, что занятия лишают его возможности сочинять… Вы знаете, какое у него лучшее сочинение? Изумительное! Опера «Франческа да Римини»! Вы слышали? Не-ет?! Ну это же настоящий шедевр! Лучшие сочинения у него – это Второй концерт, Третий концерт, Этюды-картины, Прелюдии, «Алеко»… еще «Вокализ»… «Полишинель» – в нем есть что-то демоническое – тоже хорошее сочинение… Много… У Рахманинова есть «но»! Он не создал оригинального стиля инструментовки, нет почерка в инструментовке, – она эклектична. Рахманинов – фортепианный композитор. И фортепианные его концерты прекрасны, потому что в них присутствует рояль, в операх же и симфониях немножко ощущается этот недостаток… Рахманинов считал Метнера гораздо выше себя. Но у Метнера не вдохновение, а феноменальная композиторская техника. Мне кажется, он мог бы написать три «Сонаты-воспоминания» в разных вариантах…

– Что вы сейчас читаете?

– «Беренику» Расина. Уже прочел. Замечательно, что эта пьеса абсолютно трагическая, но без смертей. Тит не имеет права жениться на палестинке, ему можно жениться только на римлянке, браки с иноверками запрещены. Тит говорит, что она должна уехать, плачет. Все отрекаются от своих чувств, остаются живы и здоровы, но в полной трагедии. Они будут примером. Это поединок благородств. Призвание Тита – Рим, и во имя Рима Тит должен отказаться от Береники. Призвание требует жертв. Хороший перевод, прекрасные стихи… Еще я с величайшим удовольствием читал пьесы Островского. Ах, какой это писатель! Я его просто обожаю. Лежал в Кульдуре и читал томик его пьес с наслаждением.