Босфорский поход Сталина - Сергей Захаревич Страница 17

В конце 1925 года у Фрунзе возникли проблемы со здоровьем. Сталин понял, что пора действовать. Возражения историков, что «может быть, а может и не быть» не принимаются. Все уже было готово — Ворошилова оставалось передвинуть всего на одну клетку, что должно было случиться — случилось. Фрунзе вообще-то ни о каком хирургическом вмешательстве и не помышлял, но его уломало Политбюро (каково, а?!), а следовательно, все тот же товарищ Сталин. В ходе операции Михаил Васильевич умирает от наркоза.

На первый взгляд, все понятно. Беда в том, что многим подавай прямые доказательства, но искать то, чего, скорее всего, нет и не будет, глупо. Сталин подчистил за собой практически все. Телеграммы работникам НКВД о применении пыток в 1930-х годах были — об этом свидетельствуют уцелевшие очевидцы, но покажите мне хоть один уцелевший оригинал этих телеграмм или, на худой конец, копию! Выходит, на основании их отсутствия, мы будем утверждать, что их и в природе не существовало, так, что ли? Не совсем это правильно.

Когда ненужный человек погибает в нужный момент — это уже само по себе доказательство, хотя и косвенное, а когда эти смерти следуют одна за другой — это уже система. В середине 1920-х Сталин еще не обладал всей полнотой власти в стране, поэтому и не мог устранить неугодного как «врага народа», сфабриковав под него процесс. Поэтому неугодные 1920-х трагически умирали, а неугодные 1930-х — становились «врагами народа». Виновник смерти Фрунзе очевиден. Пережевывать же сотый раз кучу бредовых версий — не дело для серьезного исследователя. Гораздо больше пользы было бы, если бы удалось выяснить, наконец, состав бригады врачей, проводивших ту злополучную операцию. Дело в том, что не очень-то верится в то, что весь расчет исполнителей основывался на убеждении, что сердце Фрунзе не выдержит наркоза. А если бы вдруг выдержало, что тогда? Поэтому в составе бригады врачей, по логике, должен находиться человек, который обязан был «помочь» Михаилу Васильевичу уйти, если бы вариант с наркозом вдруг не прошел. Не исключено, что фамилии этих врачей мелькнут еще в каких-нибудь любопытных эпизодах.

«Данные прослушки оказались любопытными: однажды Семашко сказал за чаем, что «гибель Холина, исчезнувшего в конце двадцатых, когда Ягода стал заправлять в ОГПУ, — серьезный удар по науке; гениальный врач, черт его дернул брякнуть о гибели Мишеньки, на каждую сотню честных приходится один платный мерзавец.

Поначалу Абакумова заинтересовали слова о «платных мерзавцах», но когда он затребовал дело на исчезнувшего доктора Холина, то оказалось, что тот ассистировал при операции Фрунзе.

Значит, Мишенька — это Фрунзе, понял тогда Абакумов, вот в чем дело!

Все знали, что преемником Фрунзе стал Ворошилов — таким образом армия сделалась сталинской. Через полгода после этого странно умер Дзержинский. Фактическим хозяином ОГПУ сделался Ягода. Первые распоряжения о слежке за Троцким, Каменевым, Зиновьевым, Преображенским, Смилгой и Иваном Смирновым подписал он, Генрих Григорьевич, не Менжинский…

Приказ войскам Московского гарнизона на обеспечение порядка при высылке в Алма-Ату Троцкого отдал Ворошилов…» [57, Т. 4, с. 437].

Дзержинский же умер не только странно, но и опять-таки вовремя. На этот раз имеется и один прямой факт, подтверждающий версию убийства: хирурги, проводившие вскрытие тела «пожилого человека» (так указано в медицинском протоколе), светила медицины, не обнаружили в легких «железного Феликса» следов туберкулеза, которым несгибаемый вождь ВЧК болел, чего на самом деле быть в принципе не могло! Ошибиться врачи также не могли — все были специалистами по этому самому туберкулезу. Похоже, им подсунули на вскрытие труп другого человека. Смерти Дзержинского предшествовали симптомы пищевого отравления.

Таким образом, 20 июля 1926 года Сталин стал хозяином ОГПУ, так как преемник Дзержинского — Менжинский в скорости также был «брошен» на народное хозяйство. Новым руководителем спецслужб стал уже давно ожидавший своей очереди Генрих Ягода.

Обе пешки (Ворошилов и Ягода) наконец прошли в ферзи. Понятна причина прямо-таки неприличной веселости Кобы (что зафиксировано кинохроникой) на похоронах Дзержинского. С этого момента реальная власть в стране принадлежала ему.

А с симптомами «пищевого отравления» мы сталкиваемся, например, и в случае со смертью академика В.М. Бехтерева 24 декабря 1927 года.

«Вечером того же дня Бехтерев с женой был на спектакле «Лебединое озеро» в Большом театре, а в ночь на 24 ноября у него появились боли в животе. Утром он был осмотрен профессором Бурминым, который диагностировал у него желудочно-кишечное заболевание и сделал соответствующие назначения… В течение дня Бехтерев стал чувствовать себя как будто получше, но к семи часам вечера у него появились тревожные признаки ослабления сердечной деятельности. В созванном консилиуме участвовали профессора Бурмин и Шервинский и доктор Константиновский. Проведенные ими лечебные мероприятия желаемого эффекта не дали. Нарастали признаки общей интоксикации, нарушения работы сердца, после десяти часов вечера дыхание стало прерывистым, нарушилось сознание. Несмотря на все принятые меры, и в том числе применение искусственного дыхания, состояние больного прогрессивно ухудшалось, и в 23 часа 45 минут Бехтерев скончался» [46, с. 277].

Занятная «кишечная инфекция», возникшая непонятно из чего (между строк читаем — академик проглотил «что-то не то»), переходящая в течение суток (несмотря на медицинскую профилактику) в общую интоксикацию с осложнением сердечной деятельности. Похоже, налицо действие препарата из «чемоданчика Генриха». Ягода лично курировал спецотдел по производству всевозможных ядов и отрав. Чемоданчик с образцами, а также противоядиями (антидотами) и средствами обнаружения яда (пища Сталина также проходила проверку в спецлаборатории, да и вообще, Коба частенько перепроверялся) Генрих Григорьевич частенько имел при себе и по указанию генсека использовал. Даже после гибели наркомвнудел «чемоданчик Генриха» не изменил своего названия, хотя и обрел новых хозяев. Но чем провинился перед Кобой академик Бехтерев? Любопытная информация исходит от Юлиана Семенова.

«Друзья-врачи рассказывали мне — это, впрочем, надо перепроверять самым тщательным образом, — что психиатр Бехтерев, приглашенный на консилиум к Сталину в 1927 году, выходя из кабинета, бросил одному из своих помощников: «Паранойя». В скорости Бехтерев и его жена умерли» [57, Т. 8, с. 523].

Менжинский также умрет вовремя — за полгода до убийства Кирова и начала расправы над «троцкистско-зиновьевским блоком».

Итак, полностью контролировать ситуацию в стране Сталин фактически начал с середины 1926 года.