Кубанские зори - Петр Ткаченко Страница 17

29 июля полковник Скакун вновь высылает небольшую экспедицию во главе с Титом Загубывбатько для встречи посланной к Врангелю делегации, которая должна была вернуться 1 августа. Тит Ефимович, узнав по пути, что десант генерала Улагая вместе с высланной делегацией будет высаживаться в Приморско-Ахтарской, вернулся обратно.

Начался кратковременный десант генерала Улагая на Кубань. Остатки полка Скакуна примкнули к нему. Полковник Скакун приказал Титу Загубывбатько с шестью офицерами занять станицу Гривенскую, а Василию Федоровичу Рябоконю с тремя казаками — хутора Кирпили и Лебедевский. 5 августа станица Гривенская была взята, о чем и было сообщено Скакуну в Во-лошкивку, что находилась в юрте той же станицы. Скакун, получив сообщение от Тита Ефимовича, прибыл в Гривенскую, собрал жителей станицы, приказал избрать атамана и назначил всю администрацию. Атаманы были избраны также на хуторах Могукорово-Гречаном, Лимано-Кирпильском и Лебедевском. Тут же приступили к формированию новых отрядов из мобилизованных казаков на пополнение десантных частей генерала Улагая в станице Ольгинской.

Десант продержался на Кубани всего лишь пятнадцать дней и 15 августа начал отступать через Гривенскую в Ачуево, где и проходила его погрузка.

Генерал Улагай вызвал к себе полковника Скакуна и предложил ему остаться в кубанских плавнях до прибытия следующего десанта. Но тот категорически отказался, сославшись на здоровье. Он порекомендовал оставить в плавнях хорунжего Кирия, который на предложение Улагая продолжить повстанческую работу в Таманском отделе, дал согласие. Там же, в Ачуеве, Кирик получил документы особоуполномоченного штаба генерала Врангеля и чрезвычайные права на проведение от имени штаба мобилизации казаков хуторов и станиц Таманского отдела, а также право подчинения ему всех действующих в этом районе партизанских отрядов. Документы эти были подписаны командующим 2-й десантной армией генералом Улагаем и начальником штаба армии генералом Дроценко.

Хорунжему Кирию предстояло немедленно приступить к созданию отряда особого назначения из казаков по его усмотрению с таким расчетом, чтобы отряд был сформирован 29 августа, в день ухода войск Улагая из Кубанской области. Отряд особого назначения численностью двадцать семь человек на пятнадцати каюках прибыл в район Щучьего лимана и расположился на плавах.

28 августа хорунжий Кирий провел совещание отряда, на котором назначил своим помощником Василия Федоровича Рябоконя, адъютантом — хорунжего Малоса, Тита Загубывбать-ко — заведующим хозяйством отряда, вахмистром — Иосифа Рябоконя, родного брата Василия Федоровича.

Отряд получил шестьдесят тысяч патронов, два пулемета «максим» и один пулемет «льюис». Второй пулемет, который Рябоконь отбил у красных на Казачьей гряде, был всегда при нем.

Через четыре с лишним года Василий Федорович Рябоконь скажет на допросе: «После ухода десанта меня, хорунжего Ки-рия, хорунжего Малоса вызвали в штаб Улагая, который был расположен в районе Ачуевских рыбных промыслов. По приходе в штаб нам лично Улагаем было приказано сформировать партизанский отряд по штату в тридцать человек. Удостоверение командира отряда получил хорунжий Кирий, я же был назначен его помощником, а хорунжий Малое — адъютантом. Какие приказания от Улагая, помимо формирования отряда, получил Кирий, я не знаю. Это было от меня в тайне».

Отряд особого назначения хорунжего Кирия, спрятав в камышах Щучьего лимана тридцать тысяч патронов, сто винтовок, направился в район Приморско-Ахтарских камышей. На Криштопиной стежке ограбив пять подвод, перебазировался в лиман Соленый-Рясной.

8 сентября Кирий выслал двух человек на хутор Лебедевский, а сам, взяв с собой двадцать одного человека, пошел на хутор Кирпили добыть продуктов, где после небольшой перестрелки обезоружил и арестовал десять красноармейцев, работавших там по сбору оружия у населения. После допросов и истязаний семь красноармейцев были расстреляны лично Ки-рием. Троим удалось бежать.

Взяв на хуторе восемьдесят пудов муки, другие продукты, семь лошадей, Кирий с группой повстанцев возвратился в камыши.

Никто из оставшихся в плавнях после ухода десанта не догадывался, что их ждет, не знал, что никакого десанта больше не будет, что жизнь повернется совсем по-другому, не так, как они предполагали. А потому они действовали так, как и раньше, все еще ожидая десант и продолжая борьбу прежними партизанскими методами.

Есть все же какая-то трудноуловимая, но стойкая генетическая связь людей в поколениях. Что-то непременно передается от отца к сыну и внуку незримое, неизменное и ничем неистребимое. И я находил эти призрачные связи в своих современниках, потомках участников событий двадцатых годов, поражаясь народной мудрости, что яблоко от яблони далеко не катится… Я еще не раз вернусь к этим наблюдениям, дабы высветить в моих героях нечто, как это ни странно, через их потомков. Пока же мне хотелось узнать степень родства хорунжего Кирия, который возглавлял повстанческий отряд до Рябоконя и по тактике действий той поры действительно отличился жестокостью, и П.Я. Кирия, автора очерка «Тайный остров Рябоконя», проживающего в Чебурголе, возглавляющего хозяйство «Нива», бывшего депутата Госдумы первого созыва, члена Союза журналистов, как он сам подписывает свои писания, видимо, полагая, что это само по себе уже должно произвести на читателя глубокое и неизгладимое впечатление… Тем более что во всех архивных материалах имя-отчество хорунжего Кирия не упоминается, в отличие от Рябоконя, который, еще будучи в отряде полковника Скакуна, непременно называется по имени-отчеству, в том числе в документах красных.

Самодеятельный, современный автор очерка о Рябоконе П.Я. Кирий упоминает, что его отец сразу перешел на сторону красных и, по логике автора, поступил правильно, не в пример, разумеется, Рябоконю, который не учуял веления времени, не понял своей выгоды, переметнись он к красным… Но кем ему доводится тот хорунжий Кирий, умолчал. Может быть, он вообще о нем не знал, а, может быть, умолчал неслучайно. Но даже если они были просто однофамильцами, оговориться в данном случае следовало обязательно, ибо всякий человек, знающий историю повстанческого движения в приазовских плавнях, этим вопросом задастся непременно.

И я позвонил П.Я. Кирию в Чебурголь, в его «Ниву». Попал на его сына, как уже знал, пристроенного отцом в том же хозяйстве. Я представился, сказав, что отцу, может быть, тоже будет интересно узнать какие-то подробности повстанческого движения и я, возможно, кое-что узнаю от него полезное и необходимое. Ответ юного отпрыска поразил меня даже с учетом нашего бездушного времени: «А я не секретарь у него, чтобы ему что-то передавать…» Отцу-то… Это, конечно, был ответ недоросля, мелкого чиновника, не по способностям, а волей слепого случая оказавшийся всего лишь на ступеньку выше окружающих его людей, возомнивший о себе невесть что, разговаривающий с ними не иначе, как через губу. Ну я — посторонний, а каково тем людям, судьба которых зависит от такого «руководителя» или специалиста…

Ничего более о Кириях мне узнавать не хотелось. И как потом убедился из очерка о Рябоконе, узнавать было собственно нечего. Полная неосведомленность, ортодоксальная позиция и вместе с тем — беспредельная самонадеянность… Никаких подтверждений родства его с хорунжим Кирием мне установить не удалось. Но почему-то возникло ощущение, что такое родство между ними все-таки есть…