Я, Легионер - Георги Лозев Страница 17

Эти два представителя Северной Америки были совершенно противоположными. Один из них был белый интеллектуал, другой — черный любитель тусовок, который непрерывно пел и жаловался, что нет выпивки. Чернокожий спал в моей комнате и каждую ночь перед сном пел «Killing me softly».

Южная Америка была представлена толстеньким бразильцем, который никогда не расставался со своим футбольным мячом и который не смог пройти первый медицинский осмотр из-за лишнего веса. Кроме него, были два аргентинца и один мексиканец.

Все мои друзья из Страсбурга нашли себе группу по гражданству, а немец Карл примкнул к англоговорящим, потому что он говорил хорошо на этом языке. Я, несмотря на знание языков, в первые дни моего пребывания в Обани часто оставался один, потому что я был единственным представителем своей нации. Мой друг Эрвин, к моему удивлению, перестал представляться как словак и присоединился к группе венгров. Он больше не говорил со мной с помощью рук, мимики и трудных славянских слов. Первым среди своих пригласил меня русский по фамилии Кудрявич, которому я часто переводил в Страсбурге.

— Брат говорит по-французски. Он будет нам помогать, так что мы будем понимать все, что легионеры нам говорят, — этими словами он познакомил меня со своими товарищами, и все русские стали обращаться ко мне за справками и советом.

Русская душа велика. Меня приняли радушно, и Кудрявич сказал мне, что с этой минуты, поскольку я являюсь частью их группы, если будут проблемы или драка, я могу рассчитывать на их помощь. Большинство моих новых друзей были бывшими военными Советской Армии, были даже спецназовцы-афганцы. Эти ребята целыми днями тренировались и постоянно испытывали свои рефлексы. Они были лучшими на турнике, и никто не мог с ними соперничать в отжимании на одной руке. Никто не хотел иметь проблем с русскими, а я был единственным иностранцем, принятым ими, и все они называли меня просто «брат».

Самая малочисленная группа была представлена двумя корейцами. Их звали Ким и Кан, но так как никто не говорил с ними, мы никогда не были уверены, кто Ким, и кто Кан. Однажды я поздоровался с одним из них — говорят, что это был Кан, и попытался заговорить с ним по-английски. К моему удивлению, он ответил. Хотя понимать его английский мне было очень трудно, главное было то, что нам удалось установить контакт.

Однажды, когда я уже больше доверял Кану, решил поздороваться и с Кимом, но единственным ответом был легкий кивок головы. Корейцы тренировались своим способом, у них преобладала медитация. Они приехали в Обань за месяц до меня и уже прошли успешно все тесты и экзамены. Ким и Кан ожидали решения комиссии.

В юношеском возрасте я практиковал тхэквондо, который был национальным спортом в Корее, поэтому я решил спросить его, занимался ли он этим боевым искусством дома. Кан улыбнулся и сказал мне, что он учитель тхэквондо четвертого дана, и у него была школа боевых искусств. Я не понял, что точно случилось со школой, но из-за сомнения в моих глазах, Кан решил преподать мне урок.

Один я сумел до тех пор установить контакт с азиатами, и мои русские друзья подтрунивали надо мной, что я говорю по-корейски лучше, чем другой кореец, так как тот всегда молчал. Ким, в отличие от Кана был полностью замкнут в себе. Каждый вечер он уединялся и медитировал под лучами заходящего солнца. Правда, Кан говорил со мной больше, чем со своим соотечественником. Они оба, кажется, понимали друг друга глазами и совсем не многими словами.

Я был уверен, что дисциплинированные азиаты будут приняты в ряды легиона, но в один прекрасный день, к моему удивлению, мой друг Кан был отчислен в группу, возвращающуюся к гражданской жизни. Когда Ким понял, что происходит, тоже вышел из строя, и присоединился к своему соотечественнику. Видимо, у него не было намерения остаться одним в Легионе. Даже одиночка, как он, нуждается в сродной душе. Так за день корейская группа исчезла. Позже я узнал, что Кан взял пищу из кухни и отнес в комнату, а ответственный по комнате вместо того чтобы объяснить, что это запрещено, пошел и настучал на корейца дежурному капралу. После корейцев прибыл мальчик из Китая, но комиссия обнаружила, что он несовершеннолетний, и он оставил полк в тот же день.

Фудзисава остался единственным кандидатом, который был в полном одиночестве, всегда спокоен, сидел на скамейке около волейбольной площадки с разговорником в руках. Японец стал известен среди добровольцев после ночной речи Кинг-Конга, когда совершенно спокойно подошел к нему и поразил своей сдержанностью этого верзилу. Большинство называло его «Одинокий камикадзе», но никто не пытался разговаривать с ним.

Настал день, когда меня вызвали на первый медицинский осмотр. После моего имени дежурный капрал прокричал: «Фудзияса». Японец вышел перед строем и вежливо спросил:

— Фудзисава хочет сказать? Фудзисава меня.

— Только тебя, наверное, могут звать так, Йокосава, так что ты идешь с нами! — Он повернулся ко всем нам, которых он вызвал и крикнул: — Давай, быстрее, стройтесь в колонну и за мной!

Начинался отбор, и во время медосмотра выбывали около одной трети кандидатов. Это было похоже на рулетку, но только вместо шарика, который определял наши судьбы, было мнение военного врача. Он только осматривал наши зубы, взвешивал нас, а все остальное основывалось на его первом впечатлении. Если кто-нибудь из вас, читающих эту книгу, в один прекрасный день решит поступать в Легион, я бы посоветовал — в первую очередь пойти к зубному, а лишь только потом — в центр вербовки.

Мы стояли в зале ожидания лазарета Первого иностранного полка в трусах, и я с нетерпением ждал своей очереди. Если кандидат получал одобрение, то ему делали вакцинацию от гриппа. Никогда в жизни я не чувствовал себя столь счастливым от того, что мне сейчас сделают прививку, но этот укол действительно сделал меня счастливым. Те, которым не сделали прививки, покинули Иностранный легион в тот же день.

После каждого осмотра дежурный капрал нас строил и сообщил нам имена кандидатов, которые должны были оставить борьбу за место в Легионе. Один за другим проходили экзамены, психотесты и тесты на коэффициент интеллекта, и я чувствовал, как приближаюсь к своей мечте. Наконец наступил день единственного испытания физической выносливости — тест Купера. Фудзисава прошел вместе со мной этот первый круг и, несмотря на одиночество, выглядел довольным.

Мы должны были в течение двенадцати минут пробежать не менее 2800 метров. На этот раз, все зависело от меня, и я верил в свой успех. В ночь перед тестом я почувствовал, что заболеваю, но это не испугало меня, и я не думал, что легкая простуда остановит меня в моей борьбе за место в Легионе. На следующее утро я проснулся с болью в горле, которая напомнила мне о простуде. Я почувствовал легкую тяжесть в мышцах, и дал себе отчет, что выполнить норматив будет не так просто, как я думал раньше.

Я непрерывно растирал мышцы икр и бедер и старался не думать о простуде. Я пытался сосредоточиться только на своем огромном желании стать легионером и пробежать в отведенные минуты как можно больше. Дежурный капрал вытащил список из двенадцати имен участников испытания и начал объявлять их столь торжественно, как будто мы были финалистами Олимпиады.