Польша - "цепной пес" Запада - Дмитрий Жуков Страница 17

К XVI веку наиболее характерные черты польского национального менталитета, в котором всегда было больше отталкивающего, нежели вызывающего уважение, в основном сформировались.

Устойчивым элементом польской «идентичности» стал польский язык, который сумел вытеснить латынь из сферы общественной жизни и стать средством выражения в области духовной жизни поляков. В этот же период укоренилось общее для всего шляхетского сословия представление о праве как о норме, стоящей выше любой власти. И наконец, на смену королевству пришла Речь Посполитая как самобытная форма государственного правления, оказавшая огромное влияние на всю дальнейшую историю. В Речи Посполитой шляхетское сословие превратилось в «шляхетскую нацию»; на протяжении жизни двух поколений благодаря полученным прежде привилегиям и благоприятной экономической конъюнктуре в ее руках оказался полный контроль над всеми областями политической, социальной и экономической жизни. Шляхетская Речь Посполитая просуществовала вплоть до разделов, однако характер доминирующего положения шляхты не претерпел существенных изменений. На протяжении XVI века король превратился в избираемого монарха с весьма ограниченными властными полномочиями, а шляхта, не забывая о своем рыцарском происхождении, стала превращаться в помещичье сословие.

Смерть короля Яна Ольбрахта (1492–1501) открыла новый период в истории Польши, когда наметились противоречия между интересами государства и интересами правящей династии. Амбиции Ягеллонов, иногда совпадавшие, а иногда и противоречившие устремлениям шляхты, столкнулись с внешнеполитическими планами Габсбургов. Шляхта испытывала неприязнь к этой династии и неохотно соглашалась выполнять какие-либо повинности в пользу государства. Ягеллоны, в свою очередь, стремились сохранить свои позиции в Литве, в чем шляхта усматривала как положительные, так и отрицательные для себя моменты.

После поражения литовцев в войне с Московским государством на реке Ведроша (1500) и польской армии на Буковине (1497) сложились условия, которые благоприятствовали дальнейшему сближению Польши и Литвы. В 1499 году для более успешного противостояния Московскому княжеству была восстановлена Городельская уния; в 1501 году она была вновь подтверждена, что было обусловлено причинами внутриполитического характера. Тогда же закрепилась практика избрания короля на выборных съездах шляхты, хотя круг претендентов ограничивался только членами правящей династии. Занимавший с 1491 года литовский престол Александр (1501–1506) в обмен на коронацию и польский трон предоставил знати привилегии. Знать оказывалась в более выгодном по сравнению со шляхтой положении: власть переходила в руки сената, а королю практически отводилась роль его председателя. Совершенно очевидно, что перспектива ограничения властных полномочий не отвечала интересам монарха, поэтому он попытался найти опору в лице средней шляхты. В результате на сеймах, состоявшихся в Пётркове (1504) и Радоме (1505), сложился антимагнатский союз, который положил начало борьбе за возвращение жалованных коронных владений. Возвращение этих земель в казну позволило бы королю увеличить свои доходы, а шляхте — рассчитывать на уменьшение налогов в пользу государства.

В 1506 году в своде законов, составленном по инициативе коронного канцлера Яна Лаского, был закреплен запрет на введение каких-либо новшеств без согласия представителей шляхты. Но ни одна из сторон не проявила должной решительности. Борьба за так называемую «экзекуцию прав» не разрешила существующих проблем, хотя именно вокруг экзекуции и была на протяжении более чем полувека сосредоточена деятельность шляхетских реформаторов государства. В борьбе за свою сословную гегемонию они выработали особый стиль общественной деятельности и специфические формы жизненного уклада.

Двум последующим представителям династии Ягеллонов — Сигизмунду I (1506–1548), прозванному Старым, и его сыну Сигизмунду Августу (1548–1572) удавалось довольно удачно балансировать между устремлениями знати и претензиями шляхты. В этом заключался интерес династии, который в понимании последних Ягеллонов был тождествен интересам государства. Их политике противостояла концепция Речи Посполитой, т. е. республики как общего блага, идентифициуруемого с благом шляхетского сословия. Но, хотя конфронтация двух концепций государственного устройства принимала порой резкие формы, до открытого столкновения дело не дошло: экономические преобразования, распространение протестантской Реформации и гуманистических идей протекали спокойно. Сложилось своего рода равновесие, которое выражалось в принципе взаимодействия трех так называемых «сеймовых сословий»: короля, сената и «посольской избы».

Польские земли и Великое княжество Литовское, как и прежде, были объединены персональной унией; и лишь в 1569 году в Люблине была заключена уния реальная и два государства были объединены в единое целое. Речь Посполитая превратилась в однородный (с точки зрения институтов государственной власти) политический организм, но сохранила при этом неоднородность во всех иных отношениях. Территория государства после аннексии Ливонии в 1582 году составляла 815 тыс. кв. км и была меньше, чем в начале века (1140 тыс. кв. км); после заключения Поляновского мира в 1634 году она увеличилась до 990 тыс. кв. км. После России это было самое большое государство в Европе. В начале XVI столетия в Речи Посполитой проживало около 7,5 млн человек, от 8 до 10 млн — в 1582 году и почти 11 млн — в 1650 году.

Постепенно ограничивалась свобода передвижения крестьян, что служило интересам шляхты и ее хозяйства. Со временем крестьянам было навязано крепостное право. И лишь гораздо позже дали о себе знать отрицательные для государства последствия подобного решения.

Оба последних представителя династии Ягеллонов вели ожесточенную борьбу в первую очередь за то, каким образом будет осуществляться управление в государстве. Обладая неограниченной наследственной властью в Литве, Ягеллонам не удалось навязать Речи Посполитой государственное устройство абсолютистского типа. Это не было связано с многочисленностью шляхетского сословия, достигавшего 8—10 % общей численности населения. В это же самое время в Испании численность знати была приблизительно такой же, но, несмотря на это, там сложилась совершенно иная форма правления, ставшая для польской шляхты в XVI–XVII веках синонимом самой ужасной тирании. Поэтому безуспешность попыток королевской власти обрести доминирующую позицию в государстве следует связывать с другими причинами.