Сокровища короля - Элизабет Чедвик Страница 17

Мириэл привыкла к наказаниям хлебом и водой. Со дня прибытия в монастырь Святой Екатерины она раз в месяц обязательно расплачивалась за какое-нибудь прегрешение. И теперь ее на два дня вновь заточили в одиночную келью, все убранство которой составляли тонкий тюфяк на утрамбованном земляном полу и распятие на беленной известью стене. Через закрытые ставни задувал ветер, и в келье было нестерпимо холодно. Обернув плечи грубым шерстяным одеялом, как плащом, она мерила шагами маленькую келью в тщетной попытке согреться. В какой-то момент у нее возникла мысль разодрать тюфяк в клочья и поджечь их крошечной лампадкой, служившей ей скудным источником света. Но приводить в исполнение свою задумку она не стала, понимая, что набивка из соломы быстро сгорит, а срок наказания увеличат вдвое. Она выдержит, поклялась себе девушка. Нужно потерпеть всего два дня.

Каждое утро сестра Адела приносила ей ломоть черствого черного хлеба и кувшин воды, но сестра Юфимия всегда была рядом, наблюдая за происходящим, и девушкам не удавалось поговорить.

– Как ты тут? – успела шепнуть Адела, входя в тюремную келью утром второго дня. На ее побледневшем лице застыл страх. Из послушниц она ближе всех сошлась с Мириэл, и потому ее в назидание сделали свидетельницей унижения и наказания согрешившей подруги.

Мириэл выдавила улыбку и коснулась рукой головы.

– Выживу, – сказала она. – А волосы со временем отрастут. – Под апостольником Мириэл прятался короткий ежик – все, что осталось от ее роскошных каштановых волос. Поскольку сестра Юфимия выдвинула против Мириэл воистину тяжкое обвинение, настоятельница решила посоветоваться с монастырским священником относительно того, как наказать провинившуюся послушницу. Преисполненный праведного гнева, отец Гандалф процитировал строки из Библии, в которых утверждалось, что женские волосы – это символ тщеславия и распутства, и заявил, что Мириэл следует остричь наголо, дабы она помнила, что является служанкой Господа.

Привести в исполнение приговор оказалось нелегко. На руках девушки багровели огромные синяки, оставленные руками сестры Юфимии, которой пришлось крепко держать Мириэл. Правда, сама Юфимия тоже теперь прихрамывала, поскольку Мириэл при попытке вырваться несколько раз лягнула монахиню. Ее волосы сожгли на огне, актом очищения изгнав из монастыря дух дьявола.

– Мужчина перебрался в гостевой дом, – добавила Адела, быстро глянув через плечо. Шарканье Юфимии становилось громче. – Он просил передать тебе, что завтра уходит и желает тебе всего наилучшего.

– Уходит! – в панике вскричала Мириэл. – Но он же еще не поправился!

– Тсс, не кричи! – Адела взволнованно взмахнула рукой. – Мать Хиллари сказала, что он должен уйти как можно скорее. Это все, что я знаю. – Она пошла к выходу, где возле двери как раз появилась Юфимия.

Мириэл бросила на наставницу ледяной взгляд, потом повернулась к ней спиной и, преклонив колени перед распятием на голой белой стене, стала молиться. Юфимия пристально посмотрела на нее, выпихнула Аделу из кельи и, со стуком закрыв дверь, задвинула засов.

Мириэл выпустили из заключения уже за полночь, и она вместе с остальными монахинями сразу лее прошла в часовню на ночное богослужение. К этому времени она так замерзла, что не чувствовала ни рук, ни ног. Слова священника она пропускала мимо ушей, повторяя тексты псалмов по памяти. Ее дыхание клубилось в воздухе белым паром, и с каждым выдохом она отсчитывала время, оставшееся до завтрака. В трапезной она хоть поест горячей жидкой каши и погреется у очага, думала девушка. Николас уедет, а она так и будет гнить в этом постылом безрадостном мире.

Эта мысль не давала ей покоя на протяжении всех нескончаемых часов богослужения. Сестра Юфимия, заметив, что внимание Мириэл рассеянно, полоснула ее хлыстом по пальцам, но, скованная холодом, девушка даже не ощутила боли. Глядя на вздувающиеся рубцы, она подумала про свои отрезанные волосы и двухдневное заточение и приняла решение, которое уже давно зрело в ее голове.

Вскинув подбородок, она стала вторить священнику более твердым и звонким голосом, чем вызвала недоумение на лицах других послушниц, но, сосредоточенная на собственных мыслях, Мириэл не замечала обращенные к ней удивленные взгляды.

Ночная служба подошла к концу, и женщины, покинув часовню, отправились мыть руки и готовиться к завтраку. В трапезной Мириэл с трудом удержалась от того, чтобы с жадностью не наброситься на еду – жидкую овсяную кашу. Она вела себя чинно и скромно, с почтением внимая сестре, читавшей вслух поучение из Евангелия от Матфея. Мириэл знала, что остальные монахини строят домыслы относительно нее, задаются вопросом, неужели она и впрямь наконец-то образумилась. По тому, как на нее поглядывали в часовне, девушка заключила, что одни сочувствуют ей, другие глубоко удовлетворены тем, что она понесла столь жестокое наказание. Обитательницы монастыря еще не подозревали о том, какую новую пищу для разговоров и кривотолков они получат к концу дня.

После завтрака монахини принялись за свои обязанности, а Мириэл призвали в покои настоятельницы, где ей пришлось выслушать очередное наставление о необходимости употребить свою энергию на то, чтобы стать достойной монахиней и не навлекать позор и дурную славу на себя и весь монастырь.

– Я постараюсь, обещаю, – ответила Мириэл, надеясь, что убедительно изобразила голосом раскаяние. Для пущего эффекта она стояла опустив голову и не поднимая глаз.

Настоятельница с сомнением посмотрела на нее.

– Хотелось бы надеяться. Возможно, отец Гандалф был излишне строг с тобой, но ты нарушила одно из самых важных правил устава.

– Да, матушка, я знаю. И очень сожалею об этом. – Мириэл не кривила душой. Она ни за что бы ни сняла плат перед Николасом, если б знала, какими неприятностями ей это грозит.

Черты матери Хиллари смягчились.

– Я верю тебе. Мне всегда очень горько, если приходится наказывать кого-то из своих дочерей. – Она положила руки на стол, чтобы подчеркнуть важность своего следующего заявления. – Наш гость сегодня утром покидает нас, так что больше соблазн не будет стоять на твоем пути, и это только к лучшему. Я тоже была когда-то молода и вполне допускаю, что девушке, недавно ступившей на стезю послушничества, трудно устоять перед чарами привлекательного мужчины.

Мириэл почувствовала, как кровь приливает к шее и к липу, но в силу более сложных причин, чем предполагала настоятельница.

– Его ты больше не увидишь, дитя мое. Я прямо сказала ему об этом, и, к его чести, он согласился со мной.

– Да, матушка Хиллари, – кротко молвила Мириэл, не поднимая глаз, чтобы не выдать себя.

– Вот и хорошо. Я рада, что мы нашли общий язык. Остаток дня ты проведешь в лазарете с сестрой Маргарет. Она будет готовить на зиму настой от простуды, и ей понадобится помощь.