Боги слепнут - Марианна Алферова Страница 17

– Да, конечно. Обычный мальчик. Хорошенький. Бровки, реснички.

«И как она только это разглядела!» – подивилась Норма.

Пахло горящим маслом. Возле постели теплился масляный светильник.

Старинный обычай велит зажигать свет, чтобы при появлении человека присутствовала богиня света Светоносица. Но проникнет ли свет в душу этого ребёнка?

– Я могу оставить малыша у себя?

– Конечно, и кроватка для него приготовлена.

Медичка опустила свёрток в прозрачный ящичек – колыбельку.

Но Норма не о том спрашивала.

– Навсегда? – спросила она, – Навсегда могу его оставить?

Медичка уже не удивлялась вопросам.

– А это как он пожелает. – И засмеялась.

– Он может не пожелать, – прошептала Норма.

Встреча была назначена в портике Октавии. Квинт явился раньше времени. Встреча его тревожила. Он делал вид, что рассматривает знаменитые статуи Фидия и Праксителя, восхищается всадниками Лисиппа. В назначенное время он остановился возле статуи сидящей женщины. «Корнелия, мать Гракхов», – значилось на базе.

– Поговорим?

Квинт медленно повернулся. Перед ним был невысокий плотный человек с гладко выбритой головой. Военная выправка, загорелое лицо, пухлый подбородок, тонкие губы. Глаза… В глаза Квинт старался не смотреть.

– О чем. – Да, в глаза лучше не смотреть. Квинт смотрел на прекрасное лицо Венеры Праксителя. Так проще.

– Прогуляемся вдоль портика и побеседуем.

– Побеседуем… – Квинт демонстративно запнулся.

– Гай, – представился тот. – Но при новой встрече я могу назваться иначе.

Квинт поморщился – его любимая фраза в устах этого человека звучала издёвкой. «Собрат»…

– Тебя не смущает тот факт, что ты по-прежнему на свободе? Ведь ты удрал из-под ареста, – напомнил человек, назвавшийся Гаем. Он говорил покровительственно, как будто имел над Квинтом власть.

– После этого мир перевернулся, – уклончиво отвечал тот. – Обо мне забыли.

– Есть люди, которые помнят даже о тебе.

– "Целий"? – зачем-то спросил Квинт. Он старался выглядеть чуть-чуть глупее, чем есть. Иногда это полезно. Хотя он не надеялся, что ему удастся провести этого, как его… гм… «Гая». Как только он увидел этого человека, сразу понял, что за спиной незнакомца маячит тяжеловесное, похожее на крепость здание «Целия».

«Гай» не ответил. Впрочем, Квинт и не надеялся получить ответ.

– Тебе позволили остаться на свободе. Дело прекратили. Ты свою задачу выполнил.

– Выполнил, – бесцветным голосом отозвался Квинт. – А в чем была моя задача?

Теперь он был уверен, что люди «Целия» знали о предстоящем рейде монголов. Знали и делали вид, что не знают. Решили заманить Элия в ловушку. Но им только кажется, что они его победили.

– Зачем убили Элия? – спросил Квинт. Так, вопрос в пустоту. Опять без надежды на ответ.

– Это тебя не касается.

– Касается. Я – римский гражданин. – Стоит изобразить этакого глупца-идеалиста. Почему-то люди вроде «Гая» считают, что все идеалисты – глупцы. Не стоит разочаровывать «гаев».

– Красиво звучит. Вернее, звучало. Скоро это будет пустым звуком.

Великий Рим больше не выполняет желаний. Пока мир движется по инерции. Но скоро все поймут, что жить где-нибудь в Лондинии и быть гражданином Альбиона ничуть не престижнее, нежели быть гражданином Рима. Тебя это не пугает?

– Я думал над этим… – неопределённо протянул Квинт.

– Думал, но не придумал яркой приманки. Или ты по примеру своего хозяина предложишь раздавать деньги направо и налево. Но деньги быстро иссякнут. А нищий Рим тем более никому не нужен.

– Элий бы тебе ответил. А я не могу.

– Значит, ты не так хорош, как воображаешь. Роксану ты тоже не мог раскусить.

Квинт стиснул зубы. Да, свои поражения признавать тяжело. «Самый лучший фрументарий» – вспомнил Квинт недавние свои заявления. Ничего они не стоят нынче. Ничего. Потому что Элий умер. А все остальное… а все остальное к воронам.

– Ты, конечно, глуповат, – продолжал «Гай». – Но ты был предан хозяину.

– Элию, – поправил Квинт.

– Теперь ты поступаешь в распоряжение императора. Ты – его личный фрументарий.

– Я и так ему служу. Ему и Летиции.

– По собственной воле. А теперь будешь служить по приказу диктатора Макция Проба.

– А если диктатор сменится?

– Диктатор может смениться. А император – нет.

– "Целий" опять знает нечто такое, чего не знают другие?

– Здесь нет подвоха.

– Я буду служить. Но сам по себе. Ни «Целий», ни префект претория не будут иметь надо мною власти. Я – частное лицо на службе. Тут личное. Ничего для «Целия» – вот мой девиз.

– Для частного лица ты слишком много знаешь.

– Хочешь меня устранить? – Их глаза наконец встретились. Квинт будто нырнул в ледяную воду. Внутренне содрогнулся. И это ему очень не понравилось.

– Пока нет. Служи… И помни, что мы всемогущи.

– Разве? – Лучше было не говорить такое. Прежний Квинт не сказал бы. А вот Элий бы непременно сказал. И нынешний Квинт тоже.

– Считай, что я тебя не слышал, Квинт. Или ты намеренно желаешь, чтобы тебя уничтожили?

– Я мешаю «Целию»? Неужели? Ведь я малявка. Никто. Спятивший с ума агент.

Он повернулся и пошёл.

– Подожди! – окликнул «Гай». Квинт остановился.

– Ты повредил ногу?

– Нет.

– Тогда почему ты хромаешь? Квинт пожал плечами и пошёл дальше. Он заметно хромал. На правую ногу.

Она не жила – лишь делала вид, что живёт. Происходящее почти её не касалось. Улыбка маленького Гая Постума порой веселила и заставляла её губы в свою очередь складываться в улыбку. Ещё любила сидеть в саду на своей загородной вилле среди отцветающих кустов роз, смотреть, как роняют лепестки осенние цветы на слишком тонких стеблях, и читать книги. О чем-то таком, что поражает воображение. Последний библион Кумия о Нероне наделал много шума. Все хвалили описание пожара Рима. Летиция сидела в саду в плетёном кресле и читала, как пылал храм Юпитера Капитолийского. Как ветер гнал огненные волны по форуму. Элию не понравился бы этот библион.

Солнце согревало кожу. Разумеется, это не счастье, и даже не радость. Это театральный аулеум, за которым нет сцены, один чёрный провал. Она не знала, что её убивает – отчаяние или любовь, или то и другое вместе. Порой мысль совершенно безумная мелькала в мозгу: задушить проклятое чувство и начать жить новой жизнью. Покойно и тихо, как все. Завести любовника и никогда не вспоминать об Элии. Будто его и не было вовсе. Но тут же все в ней восставало, и она зажимала ладонью рот, чтобы не закричать. Хотелось себе самой надавать пощёчин. Отказаться от любви к Элию – как она могла придумать такое?! Ведь это все, что у неё осталось. Без любви она казалась себе и не человеком уже, а безобразным обрубком – торсом без рук и ног.