Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин Страница 17

Канцлер наш сам сознает, что нечего ему думать об участии в конгрессе. Я полагаю, что, кроме болезни, есть и другая причина, по которой конгресс уже не так заманчив для него, как прежде: он видит, что представителю России на конгрессе придется играть не очень блистательную роль и что он должен будет сделать такие уступки, которые отнимут окончательно у маститого нашего канцлера остатки прежней его популярности.

Персидский шах со всей своей грязной свитой уехал на Варшаву и далее в Берлин. Государь, проводив его до станции железной дороги, сам переехал в Царское Село. Вечером же простились мы на станции Московской железной дороги с великим князем Михаилом Николаевичем и его семейством.

20 мая. Суббота. В четверг отправился я в первый раз с докладом в Царское Село. В течение предыдущих двух дней накопилось несколько телеграмм и других известий; из них самые важные, конечно, из Лондона и Константинополя. Английские дипломаты настаивают, чтобы наша армия отошла от Константинополя прежде собрания конгресса, а потому и не принимают еще приглашения на этот конгресс; мы же продолжаем настаивать, чтобы отступлению нашему предшествовало оставление турками если не всех трех крепостей, то по крайней мере двух – Шумлы и Варны. Между тем по известиям из Константинополя видно, что сами англичане подстрекают турок не сдавать нам крепостей. Таким образом, мы находимся dans un cercle vicieux ^[23].

В среду, как я узнал, государь был встревожен полученными телеграммами и выразил досаду тем, что в ту же минуту не были при нем ни министр иностранных дел, ни военный. Отсюда родилось желание, чтобы мы оба, Гирс и я, переселились в Царское Село. За Гирсом послали сейчас же; но он, несмотря на свою робкую натуру, решился объяснить государю, что у него нет возможности жить в Царском, потому что дела министерства совсем остановятся. Я не знал еще об этом, когда в четверг государь выразил и мне то же желание. Случайно вышло, что я дал тот же ответ, объяснив, что, живя в Царском, я все-таки должен буду ездить ежедневно в город, а потому нахожу более удобным, если уж признается нужным, приезжать из города в Царское ежедневно. На этом и остановились, хотя государю это было неприятно. Он даже упомянул, что в прежние времена ни военный министр, ни министр иностранных дел не встречали затруднения жить всегда там, где жил государь.

Несмотря на эти не совсем приятные объяснения, я получил приглашение остаться к обеду; а потому решил на этот раз переночевать в Царском Селе. В пятницу государь потребовал к себе Гирса и меня к 11 часов утра. Прочли телеграмму графа Шувалова, который извещал, что накануне протокол подписан им и маркизом Солсбери, но все-таки окончательное решение вопроса о конгрессе зависит от удаления нашей армии из-под Константинополя. Вследствие этого решено было подтвердить князю Лобанову необходимость скорейшего очищения турецких крепостей, причем нашему послу в случае крайности предоставлялось уступить даже и требованию турок относительно права занять укрепленную Чаталджанскую позицию. В то же время телеграфировано послу нашему в Берлине, чтобы склонил князя Бисмарка действовать на турок через принца Рёйсса, а графу Шувалову снова дано знать, что без оставления турками по крайней мере Шумлы и Варны мы не можем отойти от Константинополя, как бы сами ни желали ускорить решение этого вопроса.

В одной из последних телеграмм граф Шувалов писал, что Солсбери не находит препятствий к исполнению турками нашего требования; но между тем, по сведениям, Лейярд всеми силами противится этому. Графу Шувалову приказано предложить маркизу Солсбери со своей стороны оказать содействие скорейшему исполнению желанного обеими сторонами отвода войск от Константинополя.

В пятницу я оставался в Царском до трех часов, и мы успели с Гирсом отредактировать все телеграммы, назначенные к отправлению нашим послам в Лондоне, Берлине, Вене и Константинополе.

Сегодня я опять ездил в Царское с докладом. Никаких еще положительных ответов нет. Турецкие министры обещали князю Лобанову сегодня же решить вопрос об оставлении крепостей. За неимением новостей прочитаны отправленные вчера телеграммы, а также извещения графу Шувалову и Убри о назначении их представителями России на конгрессе. Оба они просят разрешения перед открытием конгресса приехать хоть на два дня в Петербург.

По случаю именин великого князя Алексея Александровича я должен был явиться на прием по окончании обедни и к завтраку; но к трем часам опять был уже в Петербурге и, чтобы несколько рассеяться и отдохнуть нравственно, поехал прокатиться по островам с дочерью Ольгой. Погода была прекрасная, и мы вполне насладились яркой свежей зеленью островов.

21 мая. Воскресенье. По случаю именин великого князя Константина Николаевича ездил утром из Царского Села в Павловск, а потом вместе с Гирсом [и Капнистом] сочиняли проекты ответных телеграмм к нашим послам, с уведомлением их о положении дел как в Лондоне, так и в Константинополе. Всё утро прошло в ожидании назначения государем общего нам обоим доклада. Государь принял нас только в четвертом часу, и притом мы были приглашены к обеду, так что должны были оставаться в Царском до девяти вечера.

Перед обедом получено из Берлина известие о новом покушении на жизнь императора Вильгельма. На этот раз обошлось не так благополучно, как прежде ^[24].

22 мая. Понедельник. Приехав в Царское Село, я узнал от Гирса о важной новости: граф Шувалов извещает, что Англия согласилась на конгресс, не связывая открытие его с вопросом об удалении нашей армии от Константинополя. Такой оборот дела в Лондоне может облегчить и решение вопроса об оставлении турками крепостей. По этому предмету от генерала Тотлебена и князя Лобанова получены известия о продолжении переговоров с турками. Граф Шувалов сегодня же вечером выезжает из Лондона. На беду, князь Горчаков, примирившийся уже с мыслью о том, что не будет участвовать в конгрессе, снова поднял вопрос о своей поездке в Берлин. Несмотря на болезненное состояние, старик всё еще не теряет надежды порисоваться; со вчерашнего дня горизонт как будто начал проясняться и наш престарелый канцлер снова увидел для себя луч надежды: хорошо пойдет дело на конгрессе – его имя украсит еще один из важных исторических актов нашего века; пойдет худо – ничто не помешает ему, из-за болезни, уехать куда-нибудь на воды и отказаться от подписания позорного для России приговора.

Государь потребовал меня вместе с Гирсом в 11½ часов утра. Как всегда прочитаны были все полученные телеграммы и проектированные ответы. Между прочим было несколько телеграмм о вчерашнем прискорбном происшествии в Берлине. Оказывается, раны императора Вильгельма серьезнее, чем полагали. В его лета можно опасаться неблагоприятного исхода, а кончина его может иметь чрезвычайно важное влияние на ход всей европейской политики. Трудно предвидеть, какие могут быть последствия, особенно для России.