Эскадренный броненосец “Ростислав”. (1893-1920 гг.) - Рафаил Мельников Страница 16

В кампании 1908 г. “Ростислав”, “Пантелеймон” и “Три Святителя”, с октября 1907 г. переклассифицированные, как и все эскадренные броненосцы, в линейные корабли, вошли в сформированный в начале года Черноморский отряд действующего флота. Он включал также крейсер “Память Меркурия”, 9 эскадренных миноносцев доцусимских типов “3” и “Ж”, заградитель “Дунай”, недавно переведенный с Балтики транспорт- мастерскую “Кронштадт” и учебное судно “Прут”.

Успехи продолжавшейся с прежней интенсивностью и все более осложнявшейся боевой подготовки (плавания ночью без огней, маневрирование на полной скорости, в том числе и при проходе бонового заграждения у входа в Севастопольскую бухту) закреплялись периодическими летними выходами для стрельб и эволюций в район Тендровского залива к Севастополю или ближнего полигона, против устья р. Бельбек. Эта обширная программа учений, стрельб и занятий с 1909 г. разнообразилась появлением на Бельбекском рейде первых подводных лодок Черноморского флота.

Совсем еще неведомые на флотах в пору постройки “Ростислава”, подводные лодки как новый род оружия получили некоторую известность во время русско-японской войны, но. и теперь, спустя 5 лет, их на флотах не принимали всерьез. Не особенно вспоминали о лодках и 29 мая, когда, продолжая программу учений, “Ростислав” под флагом начальника отряда контр- адмирала B.C. Сарнавского (в русско-японской войне командовал крейсером “Паллада”) с раннего утра провел почти 4-часовую (на 14 галсах!) стрельбу в море из вспомогательных стволов по щитам, а после полудня уже в составе отряда вышел в плавание до Евпатории.

Весь путь, следуя движениям и сигналам ставшего головным “Пантелеймона” (куда временно перенес свой флаг начальник отряда), “Ростислав”, шедший вторым, а за ним – “Три Святителя” и “Память Меркурия” выполняли серию сменявших одна другую эволюций – поворотов и перестроений. Точность и чистота эволюций – этой своего рода корабельной строевой подготовки – первый показатель сплаванности кораблей отряда или эскадры, их готовности и в бою действовать умело и согласованно.

Около 8 ч вечера, после двухчасовой стоянки на Евпаторийском рейде, эволюции в море продолжили с закрытыми ходовыми огнями, и только в 11 ч 15 мин ночи, выполнив перед этим ряд коордонатов и перестроений из строя фронта в кильватерный и обратно, сделали поворот вправо й на траверзе Херсонесского маяка легли на Инкерманский створ.

После тревог, суеты и напряжения, в которых прошел весь день, в полумраке рубки на “Ростиславе”, по-прежнему шедшем за “Пантелеймоном”, воцарились тишина и спокойствие. Растворившись во тьме спустившейся над Крымом безлунной ночи, корабли не слышными тенями скользили по глади моря. Отряд вышел на “финишную прямую”, ведущую в глубь Севастопольской бухты, и теперь оставалось только проследить за точным совпадением створных огней, все явственнее проблескивавших из-за смутно угадывавшегося впереди “Пантелеймона”.

Ночь была непроглядная, и все внимание на корабле было сосредоточено на точности следования по створу и удержания своего места в походном строю. Надзор за курсом был строгий – в рубке были и штурман, и командир. О лодках и не вспоминали – что они могут сейчас увидеть через свой перископ?

Около полуночи (в 11 ч 27 мин по вахтенному журналу “Ростислава”) слева от курса где-то позади траверза “Пантелеймона”, в расстоянии 400-600 м увидели вспышку почти сразу погасшего белого огня. Все в рубке “Ростислава” решили, что такой огонь мог как и не раз бывало, принадлежать рыбачьей лодке. Корабль шел строго по створу, и командир для порядка приказал “влево не сдавать” и следить за огнем, чтобы разойтись с рыбачьей лодкой левым бортом. Но огонь потерялся, и рыбака считали уже оставшимся за кормой, когда новая вспышка совсем уже вблизи “Ростислава”, в каких-то двух-трех десятках мерах почти прямо впереди осветила почти целиком погруженный в воду силуэт подводной лодки, которая почему-то шла круто наперерез, словно пытаясь проскочить у корабля под носом.

Немедленно прозвучавшие команды – штурмана “лево на борт” (то есть поворот вправо) и командира “полный назад” – ничего уже изменить не могли. Державшая 12-уз скорость 10000-тонная громада корабля не успела даже замедлить ход, как острый бивень литого стального форштевня с легкостью, словно топор яичную скорлупу, рассек лодку надвое. На баке услышали скрежет раздираемого металла, но корабль, слабо вздрогнув, продолжал свой все еще неудержимый бег, и у борта все увидели как бы пытавшиеся удержать на поверхности агонизирующую подводную лодку, ее вращающиеся винты. Но что можно было сделать в те считанные мгновения, в течение которых лодка, а вернее, ее половина с боевой рубкой, прочертив бортом по броне корабля, камнем ушла под воду вблизи места его правого трапа. Тогда только, вспенивая воду и содрогаясь всем корпусом, корабль почувствовал действие начавших бешено вращаться на задний ход гребных винтов и начал терять скорость.