Пошатнувшийся трон. Правда о покушениях на Александра III - Виталий Раул Страница 16

В Дневнике бывшего военного министра Александра II, Д. А. Милютина, имеется запись от 9 марта 1887 года:

«Несмотря на холодную и бурную погоду, я решился съездить в Орианду и в Ялту. Великий князь Константин Николаевич возвратился 6-го числа из Петербурга, довольный своею поездкой. Он рассказал мне подробности арестования молодых людей, замышлявших 1-го числа новое покушение на жизнь Государя и вовремя захваченных с бывшими при них смертоносными снарядами. Великий князь отзывается с одобрением о теперешнем устройстве тайной полиции в Петербурге и хвалит нового директора Департамента полиции Дурново, бывшего моряка» [24].

Нельзя без улыбки читать эти строчки, особенно насчет одобрения великого князя. Весь рассказ и реакция собеседника остались между строк, но чувства старых соратников убитого шесть лет назад императора легко понять. Оказалось, что день 1 марта помнят, и кому-то понадобилось о нем напомнить действующему монарху Александру III. Произошедшие в Петербурге аресты вызвали сенсацию в обществе и обсуждались везде и всюду. В придворных кругах новость имела свою эксклюзивную редакцию, сохранившуюся в Дневнике одной светской дамы:

«4 марта. Вот что, наконец, опубликовал сегодня «Правительственный Вестник»:

«1-го сего марта, на Невском проспекте, около 11-ти часов утра, задержано трое студентов С.-Петербургского университета, при коих, по обыску, найдены разрывные снаряды. Задержанные заявили, что они принадлежат к тайному преступному сообществу, и отобранные снаряды, по осмотре их экспертами, оказались заряженными динамитом и свинцовыми пулями, начиненными стрихнином». В течение двух дней в городе нет других разговоров, и каждый добавляет новые детали. Я предпочла услышать все и записать их только тогда, когда буду знать самую подлинную правду… Как я имела вполне основание предчувствовать, один бог спас угрожаемые дни императорской семьи, так как они должны были оставить Аничков дворец в четырехместных санях, чтобы отправиться в Петропавловскую крепость — отец, мать и двое старших.

Его величество заказал заупокойную молитву к 11 часам и накануне сказал камердинеру иметь экипаж готовым к 11 часам без четверти. Камердинер передал распоряжение ездовому, который, по опрометчивости, — чего никогда не случалось при дворе, — или потому, что не понял, не довел об этом до сведения унтер-шталмейстера. Государь спускается с лестницы — нет экипажа. Как ни торопились, он оказывается в досадном положении простых смертных, вынужденных ждать у швейцара, в шинели, в течение 25 минут. Не припомнят, чтобы его видели в таком гневе — из-за того, что, по вине своего антуража, он настолько запоздает на заупокойную службу, по своем отце, и унтер-шталмейстер был им так резко обруган, что со слезами на глазах бросился к своим начальникам объяснять свою невиновность, говоря, что он в течение 12 лет находился на службе государя и решительно никогда не был замечен в провинности. Он был уверен в увольнении и не подозревал, что провидение избрало его служить нижайшим орудием своих решений. Государь покидает Аничков дворец после того, как негодяи были отведены в участок, и только прибыв к брату Павлу Александровичу в Зимний дворец, он узнал об опасности, которой он избежал» [25].

В Петербурге 1 марта 1887 года действительно покушались на жизнь императора Александра III. Мотивировка покушавшихся — все та же «освободительная борьба», исполнители — нищие студенты, орудия нападения — самодельные бомбы.

Несостоявшееся нападение на императора вошло в историю как «Дело Шевырева» по фамилии организатора. Михаил Хейфец, учитель истории и журналист, обратил внимание на фигуру Петра Шевырева и попробовал объяснить поведение и мотивацию студента восьмого семестра Санкт-Петербургского университета. Свою статью в журнале «Нева» Хейфец назвал «Иной тип революциониста». Подход Хейфеца к теме закодирован в названии — это все та же освободительная борьба, со своими нюансами и особенностями. Разобраться в «ином типе» Хейфецу оказалось не под силу: при почти полном незнании исторического контекста он еще и страдал характерным для всей советской историографии недугом — игнорированием финансовых, сословных и личностных мотивировок. Однако оригинальность Петра Шевырева и его целеустремленность не остались автором незамеченными. Заметить — это еще не значит объяснить. Объяснить действия студента Шевырева у Хейфеца не получилось.

История студента Петра Шевырева, 23 лет, сына успешного купца из Харькова, начинается с его перевода в Санкт-Петербургский университет из харьковского. К моменту перевода Петр Яковлевич уже был нездоров и имел все признаки начинающейся чахотки. Так в то время называли туберкулез. С таким диагнозом менять Харьков на Санкт-Петербург было само по себе более чем оригинально. Переезд Шевырева, с точки зрения состояния здоровья, объяснялся возможностью получать квалифицированные консультации у специалиста — профессора Военно-медицинской академии В. А. Манасеина. Сразу после переезда, состоявшегося, скорее всего, ранней весной 1886 года, Шевырев по совету Манасеина отправился на лечение в Самару, где прошел курс лечения кумысом. В октябре 1886 г. Шевырев вернулся в Санкт-Петербург и был повторно осмотрен Манасеиным, который рекомендовал ему длительное лечение на европейском курорте. Для такого курса нужны были серьезные деньги, а нужной суммой Шевырев не располагал. Находясь в сложной жизненной ситуации, Шевырев получил предложение, от которого не мог отказаться. Кто сделал ему предложение организовать покушение на императора точно в годовщину убийства Александра II, не выяснено по сей день. Личность его осталась анонимной, но по методам работы этот человек имел серьезный опыт конспиративной деятельности, располагал неограниченным кредитом и был нацелен на результат. Волю каких людей он выполнял, нетрудно вычислить, но официальные власти оказались бессильны выйти хотя бы на приблизительный след. Аноним оставил за собой целый шлейф косвенных улик, но это были в основном финансовые следы, то есть следы работы денег. Деньги в руках рачительного и оборотистого по природе студента Шевырева делали невозможное: за три с небольшим месяца, с ноября 1886 по февраль 1887 г., в условиях строжайшей конспирации, был выполнен объем работы, на который исполнителям нападения на императора Александра II понадобилось почти два года. Сын харьковского купца был абсолютно аполитичен, безразличен к социалистическим бредням и верил только в силу денег. Под руководством своего анонимного спонсора Шевырев в короткий срок подобрал группу таких же мотивированных исполнителей, как он сам, и только досадная случайность сорвала блестяще проделанную работу. Совершенно сознательно Шевырев поставил на своей личной судьбе крест и до конца остался верен себе.

Спустя много лет после события 1 марта 1887 года только три непосредственных участника группы Шевырева оставили свои воспоминания: О. М. Говорухин, И. Д. Лукашевич и Р. А. Шмидова. Особой достоверностью отличаются воспоминания Лукашевича, опубликованные в 1917 году, и так называемый реферат Говорухина, увидевший свет в Париже в 1926 году. Эти два источника не были затронуты советской редакцией и, с этой точки зрения, несут в себе только недостатки субъективного характера. Воспоминания Раисы Шмидовой, хранящиеся в партийном архиве, хотя и грешат «женской» логикой, но по-своему любопытны. Наиболее интересны для нас характеристики участников в адрес организатора всего дела Петра Шевырева.