Гунны - Владимир Ключников Страница 16

Наметилась и другая тенденция: политический центр державы смещается на восток. Константин окончательно закрепляет это, перенеся столицу на берега Босфора. Здесь он заново отстраивает небольшой городок Виза`нтий и дает ему свое имя – Константинополь. Впрочем, столица империи, где бы она ни находилась, еще со времен Диоклетиана потеряла былое значение: теперь императоры большую часть времени проводили в военных походах, а двор сопровождал их.

В отличие от императоров, простые римляне, напротив, от армейской службы стали уклоняться. Во времена республики и ранней империи эта служба была желанна для многих: она позволяла добиться материального благополучия и была почти обязательным условием для политической карьеры. Теперь ситуация изменилась, и солдат все чаще набирали из варваров. Варвары делали карьеру с не меньшим успехом, чем природные римляне, и Аммиан Марцеллин, хотя и сгущая краски, писал о командирах одной из имперских армий в 378 году: «Все были римляне, что в наше время случается редко» ¹⁵⁴.

Радикальные изменения происходили не только в политической, но и в религиозной жизни. С тех пор как Каракалла даровал гражданство жителям провинций, римские боги оказались чужими для большинства новоявленных граждан. Армия, состоявшая из варваров, отнюдь не жаждала, чтобы перед боем ее благословляли жрецы Юпитера или Квирина. Что же касается просвещенных римлян, многие из них давно склонялись к атеизму и поклонение богам воспринимали скорее как дань традиции. Впрочем, атеизм этот питался еще не прогрессом естественных наук (за почти полным отсутствием такового), а тем, что наводнившие империю сонмы римских, греческих, малоазийских и прочих богов уже не отвечали требованиям дня.

Потребность в единой наднациональной религии, которая сплотила бы население империи, назрела давно, и некоторые императоры безуспешно пытались сделать общегосударственным простой и всем понятный культ Солнца. Жрецом дневного светила объявил себя, например, Гелиогабал. Но поскольку этот юноша за четыре года правления успел ввести человеческие жертвоприношения, учредить гадания на внутренностях детей, вступить в брак с весталкой и с сыном повара и назначить на самые почетные государственные должности «тех, кто заслужил его благосклонность благодаря огромным размерам своих срамных органов» ¹⁵⁵, он не сумел стать у римлян духовным авторитетом.

Позднее культ Солнца проповедовал император Аврелиан – ему это удалось несколько успешнее. Но культ этот в том или ином виде существовал на территории империи и раньше и был похож на множество других языческих культов, поэтому его внедрение прошло незаметно и революции в душах граждан не свершило. После смерти Аврелиана он сошел на нет и только в армии укрепился, слившись с культом иранского бога Митры, к которому римские солдаты почему‐то питали слабость.

Уже к началу IV века христианству в империи было практически не с кем конкурировать – языческие религии сдавали свои позиции. Диоклетиан был последним императором, при котором последователям новой религии пришлось претерпеть серьезные гонения. В 311 году Галерий издал эдикт о том, что христиане вправе исповедовать свою религию при условии, что они будут молиться о благополучии государства. В 313 году императоры Константин и Лициний в своем Миланском эдикте уравняли все культы, лишив римское язычество его особого статуса государственной религии. Позднее, во все время своего правления, Константин шаг за шагом дает христианству все новые льготы и перед смертью в 337 году сам принимает крещение. С этих пор христианство если не формально, то фактически становится государственной религией империи – основные противоречия кипят уже не между христианами и язычниками, а между никейцами и арианами.

Император Юлиан, прозванный христианами Отступником, попытался возродить язычество, но новая религия пустила слишком глубокие корни на территории империи. К тому же правление Юлиана длилось всего лишь с 361 по 363 год. Его гибель положила конец реформам, и христианство вновь восторжествовало.

Забегая вперед, скажем, что в конце IV века языческие культы на территории империи были полностью запрещены стараниями императора Феодосия I, который с 381 по 392 год издал на этот счет целый ряд указов и распорядился о закрытии храмов. Поначалу его рвение распространялось только на восточную часть империи, но в 394 году он ненадолго объединил всю державу под своей властью. Когда она, всего лишь через год, вновь распалась после его смерти, теперь уже окончательно, преемники Феодосия, как на востоке, так и на западе, продолжили его религиозную политику.

От смерти Юлиана Отступника до появления гуннов на римских границах оставалось немногим более десяти лет. Это были годы, когда на территории империи утвердились тенденции, наметившиеся еще со времен Диоклетиана: язычество сдавало свои позиции, Рим более не имел статуса столицы, империя была фактически разделена надвое, и императорам, которые были не в состоянии из единого центра управлять огромной державой, приходилось назначать себе соправителей.

В 364 году Валентиниан I, взойдя на престол, сделал соправителем-августом своего брата Валента II и отдал ему восточную часть империи. Через одиннадцать лет Валенту суждено было пасть одной из первых жертв гуннского нашествия (правда, погиб он в битве не с гуннами, а с готами, которых гунны вытеснили к римским границам). Столицей Валентиниана стал Милан, Валента – Константинополь.

Валентиниану I не пришлось засиживаться в Милане – как сообщает Аммиан Марцеллин, он «с самого начала своего правления пламенел похвальным, но и переходившим через край старанием укреплять границы» ¹⁵⁶. Впрочем, на окраинах империи действительно было неспокойно. Марцеллин пишет:

«В это время по всему римскому миру, словно по боевому сигналу труб, поднялись самые свирепые народы и стали переходить ближайшие к ним границы. Галлию и Рэцию одновременно грабили аламанны ¹⁵⁷; сарматы и квады – обе Паннонии ¹⁵⁸; пикты, саксы, скотты и аттакотты терзали непрерывными бедствиями Британию; австорианы и другие племена мавров сильнее обычного тревожили Африку; Фракию грабили разбойнические шайки готов. Царь персидский пытался наложить свою руку на армян…» ¹⁵⁹