Княгиня Ольга - Алексей Карпов Страница 16

С Игоря и берет начало традиция сажать на княжение в этот город сыновей правящего киевского князя. Впоследствии новгородским князем станет сын Святослава Владимир, а затем, уже при Владимире, — его старший сын Вышеслав, а после его смерти — Ярослав Мудрый; в свою очередь, Ярослав сделает новгородским князем своего старшего сына Владимира, а после него — Изяслава, и так будет продолжаться дальше.

Едва ли это объяснялось только данью уважения городу, из которого — если верить летописи — вышли первые киевские князья, или только стремлением обеспечить себе надежный тыл, воспользоваться экономическими и людскими ресурсами богатейшего города Руси. Надо полагать, что присутствие в Новгороде представителя династии киевских князей было одним из условий функционирования единого Древнерусского государства, возникшего путем слияния Новгородской и собственно Киевской Руси.

В годы княжения Святослава, уже после смерти Ольги, новгородцы решительно заявят о готовности выйти из союза с Киевом в случае, если никто из княжеских сыновей не согласится перейти на княжение в их город. «Аще не пойдете к нам, — грозили новгородские послы, обращаясь к Святославу, — то налезем князя собе» (то есть сами, на стороне, найдем для себя князя). И эта угроза была вполне реальной. Показательно, что и в X, и в XI веках новгородцы, не щадя ни своих «животов», то есть имущества, ни самой жизни, будут сражаться за своих князей — будь то выросший на их глазах Владимир или же Ярослав, виновный в пролитии новгородской крови, — лишь бы не остаться без князя вовсе, не перейти в прямое подчинение Киеву. Ибо наличие собственного князя ставило их по существу в равное положение с киевлянами.

В раннесредневековом обществе князь, правитель, — фигура во многом сакральная, то есть священная, стоящая вне обычного порядка вещей. Это относилось и к «семени» князя — его прирожденным сыновьям, таким же князьям, как и он сам. Направляя сына в Новгород, князь как бы сам, своей собственной плотью, переносился туда. Наличие князя придавало завершенность всему социальному строю подвластной ему земли. Подданные без князя — своего рода сироты. И не только потому, что их некому защитить в случае нападения врага. Только присутствие князя давало людям возможность забыть собственные свары и обиды, ибо власть князя в равной степени распространялась на всех и всех примиряла. Присутствие князя делало людей полноценными в социальном смысле, определяло их статус по отношению к подданным других князей, а значит, возвышало их — именно возвышало, а не принижало, как нам может показаться сегодня.

Но не слишком ли сильно рисковал Игорь, отправляя сына в столь юном возрасте в город, находящийся на другом краю огромной страны? Трудно дать однозначный ответ на этот вопрос. По-видимому, нечто подобное было в обычае древней Руси. Князья нередко отправляли своих малолетних сыновей на княжение в отдаленную область. Так, по прямому свидетельству летописцев, ребенком был привезен в тот же Новгород сын Святослава Владимир; позднее сам Владимир пошлет своего юного сына Глеба в отдаленный Муром. Совсем еще ребенком отправится на княжение в Ростовскую землю княжич Юрий, будущий Долгорукий, один из младших сыновей Владимира Мономаха. Во всех этих поездках юный княжич поручался заботам «дядьки»-воспитателя, «кормильца», как его называли на Руси; этот человек, обычно из ближнего окружения князя, из людей, которым князь полностью доверял, головой отвечал за жизнь и здоровье княжеского сына.

Такой «дядька»-наставник сопровождал и юного Святослава. Мы можем даже назвать его имя. Это варяг Асмуд, которого именует «кормильцем» Святослава автор «Повести временных лет». Наряду с воеводой Свенельдом Асмуд будет возглавлять киевское войско в войне с древлянами уже после смерти Игоря. Следовательно, это был опытный воевода, способный не только оградить своего юного воспитанника от опасности, но и многому научить его.

Имя Асмуда упоминается в летописи дважды, и оба раза рядом с именем Ольги. Сразу же после смерти Игоря Асмуд окажется верным помощником княгини в борьбе за власть над Киевом и прочими русскими землями. Это позволяет предположить, что и при жизни Игоря Ольга поддерживала тесные связи с наставником своего сына. Больше того, нельзя исключать даже, что Асмуд принадлежал к роду самой Ольги — как, например, «кормилец» юного Владимира Святославича Добрыня принадлежал к роду матери Владимира Малуши, которой он приходился родным братом.

Поддержит Ольгу и самый влиятельный из Игоревых воевод — Свенельд. А значит, и с ним, и, наверное, также еще при жизни Игоря, Ольга сумела найти общий язык. Это, несомненно, свидетельствует и о ее обаянии, и о ее дальновидности, умении, что называется, просчитывать ситуацию и находить верный тон в общении с нужными людьми.

Как долго Святослав оставался в Новгороде, мы не знаем. Во всяком случае, ко времени смерти отца мы застаем его в Киеве, рядом с матерью.

Надо сказать, что в пору зрелости, став полноправным киевским князем, Святослав выкажет полнейшее безразличие к городу, в котором княжил в детстве. Его надменный ответ новгородским послам, просившим для себя князя: «А бы пошел кто к вам?» — в полной мере свидетельствует об этом. И очень похоже, что в таком отношении к Новгороду Святослав следовал примеру отца. Во всяком случае, источники ни разу не сообщают о поездках Игоря или Святослава в годы их киевского княжения в Новгород или какой-нибудь другой город Северной Руси. Между прочим, в отличие от Ольги, за время княжения которой мы знаем по меньшей мере о двух ее поездках на север — в Новгород и Псков.

Вся деятельность Игоря была сосредоточена исключительно на юге. В этом отношении он продолжал политику своего предшественника Олега, воюя с теми же уличами и древлянами и с теми же греками, что и Олег. Собственно говоря, вся начальная история Руси, как она представлена в летописи и других источниках, есть непрестанное движение к югу, непрестанная борьба за овладение великим водным путем «из Варяг в Греки». Это движение, начатое еще Олегом, перешедшим из Новгорода в Киев, было продолжено Игорем, а затем и его сыном Святославом, попытавшимся утвердиться на Дунае.

Торговые караваны, ежегодно отправлявшиеся из Киева на юг, к Царьграду — столице тогдашнего мира, задавали ритм всей жизни формирующегося Русского государства. Снаряжение караванов было делом государственным, а отнюдь не частным. Отправка товаров в Византию и их сбыт там являлись такой же важной заботой русских князей, как и сбор дани. Собственно, это были две стороны одного и того же процесса, ибо Константинополь (Царырад) представлял собой главнейший рынок, способный поглотить тот избыток прибавочного продукта и людских ресурсов, которым обладали русские князья в результате ежегодно собираемой дани с подвластных им славянских и неславянских племен. Только за счет сбыта этой дани — меха, воска и, главное, «челяди» (рабов), — а также последующего перераспределения привезенных из Византии товаров — драгоценных тканей, украшений и т. п. — князья могли содержать дружину и с ее помощью осуществлять управление подвластной им землей. Сами торговые поездки того времени мало чем отличались от военных экспедиций, а купцы были одновременно и воинами, готовыми с оружием в руках защищать свое добро и добиваться приемлемых для себя условий его реализации.