Легенды Белого дела - Вячеслав Бондаренко Страница 16

Заодно отметим и некоторые курьезы Ледяного похода. Не могут сегодня не вызвать невольной улыбки фамилии таких первопоходников, как Ульянов, Ворошилов, Каменев, Калинин, Пилсудский, сестра милосердия Троцкая, поручик Чехов, доброволец Шолохов, поручик Пелевин, поручики Андрей Сахаров и Владимир Высоцкий. Участвовали в походе в будущем знаменитый советский драматург, а тогда прапорщик Евгений Шварц, муж Марины Цветаевой прапорщик Сергей Эфрон…

Участвовал в Ледяном походе и дальний свойственник автора этих строк — Василий Павлович Горда (1898–1968). К Корнилову он, уроженец Саратова, юнкер Елисаветградского кавалерийского училища, а потом студент Донского политехнического института, ушел добровольцем вместе с братом Константином. Уже в парижской эмиграции Василий Павлович, работавший шофером такси, стал мужем моей двоюродной прабабки, дочери генерала, оперной певицы Натальи Михайловны Михайловой-Весле. Могилы супругов находятся на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа…

Вскоре после выхода из Ростова маленькая, недотягивавшая по численности даже до полка образца 1914 года армия была реорганизована: батальоны свели в полки, разрозненные части объединили. Сергей Леонидович возглавил один из полков — Сводно-офицерский, состоявший из четырех рот (в трех было примерно по 200 штыков, в четвертой — 110), команды связи и подрывников (28 человек), пяти ординарцев, обоза и лазарета (около 100 раненых, 5 сестер милосердия). Всего около восьмисот человек. Перед строем своего полка Марков обратился к нему с речью:

— Не много же вас здесь! По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского корпуса я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь! Я глубоко убежден, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела. Не спрашивайте меня, куда и зачем мы идем — я все равно скажу, что идем мы к черту на рога, за синей птицей. Теперь скажу только, что приказом Верховного главнокомандующего, имя которого хорошо известно всей России, я назначен командиром Офицерского полка, который сводится из ваших трех батальонов, роты моряков и Кавказского дивизиона. Командиры батальонов переходят на положение ротных командиров, ротные командиры на положение взводных. Но и тут вы, господа, не огорчайтесь: здесь и я с должности начальника штаба фронта фактически перешел на батальон.

В этот момент командир 1-го батальона полковник Борисов громко сказал из строя:

— Я считаю для себя невозможным с должности командира полка возвращаться в роту.

Марков резко ответил ему:

— Полковник, вы мне не нужны! — И обратился к подполковнику Плохинскому: — Назар Борисович, примите роту!

— Слушаюсь, Ваше Превосходительство! — отозвался офицер.

После паузы Марков продолжил:

— Штаб мой будет состоять из меня, моего помощника, полковника Тимановского, и доктора Родичева, он же и казначей. А если кто пожелает устроиться в штаб, так пусть обратится ко мне, а я уж с ним побеседую. Вижу, что у многих нет погон. Чтобы завтра же надели! Сделайте хотя бы из юбок ваших хозяев ^[90].

Отличительными особенностями обмундирования Сводно-офицерского полка во время похода стали черные погоны (у офицеров — с белыми просветами, у солдат — с белыми лычками). Черный цвет трактовался как траур по погибшей Родине, белый — как ее воскресение. Вечером 16 марта, после взятия станции Выселки, Марков приказал чинам своего полка нашить на головные уборы белые ленточки. Впрочем, выполнили приказ не все, так как Марков повторил его накануне штурма Екатеринодара, 12 апреля.

К этому времени белый цвет уже стал для добровольцев привычным маркером. Историки до сих пор спорят, когда именно началось деление сторон Гражданской войны на «красных» и «белых». Корни этого деления уходят еще во времена Великой французской революции, когда сторонники «старого режима» использовали белые знамена Бурбонов, а санкюлоты шли на штурм Тюильри в августе 1792-го под красным знаменем. В русской традиции слово «белый» звучало как символ стабильности, спокойствия, приверженности традициям и законным порядкам («Белый царь», «Белая Русь», «Белый генерал» — прозвище М. Д. Скобелева, «белоподкладочник» — обозначение богатого и непременно «реакционного» студента). У «красного» же была довольно бурная история. В народной традиции этот цвет означал все лучшее, красивое и почетное (Красная площадь, красная цена, красна девица, на миру и смерть красна), но со временем у него появился и политический смысл. С 1860-х годов так называли сторонников вошедших в моду в Европе либеральных теорий — у поэта П. А. Вяземского есть стихотворение «Вот и у нас заводят речь о красных…», изданное в 1862 году; в том же году герой тургеневских «Отцов и детей» жалуется, что его «во всей губернии красным величают». Тогда же в России впервые было использовано красное знамя как символ восстания (крестьянский бунт в селе Кандиевка, март 1861 года) и политической демонстрации (Петербург, декабрь 1876 года). В начале XX века на военном жаргоне «красным» назывался юнкер, отказывавшийся подчиняться традициям своего училища. Таким образом, к 1917-му слово «красный» уже приобрело в русском языке устойчивый неодобрительный обертон и в широком смысле обозначало смутьяна, человека, не соблюдающего порядки и общепринятые правила. Ну а первое деление на «белых» и «красных» в границах Российской империи — это 1863 год, Польское восстание. Тогда «белыми» среди самих повстанцев считались умеренные либералы, а «красными» — радикалы.

В 1917-м красный цвет в России смело можно было называть «цветом года» — он буквально заполонил собой все города и веси сразу же после свержения монархии. К осени он был уже привычным и, в общем, банальным символом новых ценностей — революции, свободы, равенства, братства, и использовали его как противники войны до победного конца, так и ее сторонники. С августа 1917-го красный начали понемногу монополизировать большевики — недаром их отряды назывались Красной гвардией, а с января 1918-го Красной армией. Поэтому в боевых действиях Гражданской противникам большевиков, пусть даже и не монархистам по убеждениям, очень быстро понадобился новый, принципиально иной маркер. Им и стал белый цвет. По легенде, первыми белые повязки на рукава надели московские студенты — участники уличных боев конца октября — начала ноября 1917-го. Надели просто для того, чтобы отличать своих от чужих. Так и появились первые «белые» (хотя сами себя они так никогда не называли). Противопоставление «белые — красные» в силу своего удобства стало очень устойчивым, хотя на деле понятие «белые» оказалось чрезвычайно широким и трактовалось как угодно, вплоть до появления в политических словарях «белополяков», «белофиннов» и «белокитайцев»…

…Сначала в полку, а затем и во всей маленькой армии Сергей Леонидович быстро приобрел огромную популярность. Те самые люди, которые еще вчера считали его надменным и грубым штабистом, теперь боготворили его за энергичность, распорядительность, беззаветную храбрость, простоту в общении. В походе Сергей Леонидович, как правило, передвигался верхом на невысокой лошади. Казалось, он ни минуты не находится на месте, все видит и в курсе всех событий. Одет Марков был в подбитую ватой серую куртку до колен, на которую были нашиты серебряные погоны Генерального штаба генерал-лейтенанта, и высокую белую папаху, сильно пожелтевшую от времени. Эта папаха по праву считалась одним из символов похода. К гимнастерке генерала был крепко пришит орден Святого Георгия 4-й степени. Личным оружием Маркова был револьвер. Через плечо генерала обычно висела плеть, которую он частенько пускал в ход, если нужно было «подбодрить» заробевших. Но за такой непримиримый подход к шкурникам его скорее уважали и любили.