Тиберий. Преемник Августа - Джордж Бейкер Страница 16

Любовники Юлии были казнены или отправлены в изгнание. Сама Юлия была сослана в заключение на остров Пандатария, и это стало концом ее карьеры.

Тиберий, узнав об этом серьезном деле из предписания развестись с Юлией, попытался написать ее отцу и приложил все усилия, чтобы помирить свою жену с ним. Август ничего не хотел слышать и никогда больше до конца жизни не откликался на попытки смягчить наказание Юлии или помиловать ее. Все, что мог сделать Тиберий, это подтвердить, что все подарки жене остаются при ней. Насколько они были серьезны, мы не знаем, однако мужчина, как правило, не экономит на подарках жене, отец которой является императором, и, вероятно, это была довольно солидная сумма. Во всяком случае, ни один автор не указывает, что она его за это поблагодарила…

Ее заключение на Пандатарии было суровым. Ей не полагалось вина и никаких роскошеств. Уже после прибытия на остров она родила ребенка, однако по приказу Августа он был умерщвлен. Ни один мужчина не допускался на свидание с ней без особого разрешения, и то лишь при установлении его личности и описания его внешности. Два человека, планировавшие ее освобождение, были разоблачены и казнены. Один из ее вольноотпущенников был обнаружен с ножом в руке под кроватью Августа. Ее содержали так же строго, как государственных преступников в Бастилии. Эти предосторожности доказывают, что Август верил в существование заговора и в то, что ее могут использовать в качестве орудия. Пандатария была местом более приятным, чем Бастилия, однако охранялась так же строго. Лишь пять лет спустя эти суровые меры были несколько смягчены, и это было после того, как Тиберий возвратился в Рим.

Скандал разрастался и вширь и вглубь. Он сказался и на положении Тиберия. Теперь у него не было особых причин оставаться на Родосе, продолжая добровольную отставку. Более того, истекал пятилетний срок его трибунских полномочий, а вместе с ними и личная неприкосновенность, сопровождавшая эту должность. Он испросил позволения навестить своих родственников, приложив к петиции объяснение, что теперь, когда Гай и Луций уже выросли, он более не представляется им соперником, и этот вопрос сам собой отпал. Однако еще не было покончено с Юлией и ее друзьями. Август просьбу отклонил. Ливия выхлопотала для сына должность легата, что давало ему официальный статус и легальную защиту на острове, и он остался на Родосе, правда теперь уже не столь охотно, как прежде.

Итак, по сравнению с прежним положением Тиберия теперь, с падением Юлии, для него начался этап неудач. Стала распространяться легенда о том, что он — мерзкий тип, всегда бывший злейшим врагом Юлии и враждебно относящийся к ее сыновьям, юным Цезарям. Слухи передавались до тех пор, пока его прежнее приятное пребывание на Родосе не превратилось в нелегкое изгнание. Август, назначив юных Цезарей наследниками и будущими преемниками, не имел иного выбора, кроме как идти навстречу их желаниям. Тиберий вел себя крайне скромно. Он избегал общества, чтобы не быть объектом ложных слухов: однако любое значительное официальное лицо, следовавшее на восток, заглядывало к нему, и не имелось никакой возможности отклонить посещения, не нанеся им оскорбления.

Причина его бед стала еще более очевидной, когда Гай Цезарь получил назначение в Азию и проплывал через Самос. Тиберий не упустил случая и пересек море, чтобы нанести пасынку визит вежливости. Прием, который ему оказали, не слишком вдохновлял. Гая сопровождал его наставник Марк Лоллий, которого Тиберий в свое время сместил с поста наместника Галлии после набега сикамбров, в результате чего в руки врагов попал орел Пятого легиона. Лоллий постарался встретить его как можно враждебнее. Для этого у него было много возможностей, и он отравил душу молодого Гая теми сплетнями, которые распространяли относительно Тиберия друзья Юлии.

Легко понять, что Тиберий никогда не был в восторге от потомства длинноносой Юлии, которые унаследовали гораздо больше от своей матери, чем от отца Агриппы Випсания. Он прекрасно сознавал, что из его пасынков не обещало выйти ничего выдающегося. Сам Август начинал понимать это. Однако именно тупость делала их еще более опасными. Они уже обладали колоссальным влиянием, при этом у них не было ни ума, ни характера, которые могли бы ими руководить, а ничего нет опаснее дурака при власти. Когда Тиберия обвинили в том, что его посетил некий центурион и через него он якобы отправил послания подозрительного и мятежного характера различным друзьям, Август переправил это обвинение самому Тиберию, требуя ответа. Тиберий предложил, чтобы кто-нибудь — не важно, какого звания — был послан для разбирательства, чтобы подтвердить или опровергнуть обвинения. Август не стал тратиться на жалованье человеку, который бы этим занялся, и следователя не направили.

Тиберий перестал упражняться в скачках и с оружием, а также стал носить исключительно греческое платье. Но никакие его действия не могли уже остановить этот поток обвинений. Жители Немавса уничтожили его портреты и статуи. Сам Август оказался в центре этого потока сплетен и инсинуаций. Кульминацией стало происшествие на обеде в Риме, на котором присутствовал Гай Цезарь, и один из гостей, Кассий Патавин, поднялся и сказал, что изгнанник полон желания и решимости заколоть Августа, а затем предложил отправиться на Родос и привезти голову Тиберия, если Гай скажет лишь слово. Это заставило Тиберия написать возмущенное письмо, как вообще можно допускать такие речи, а также потребовать разрешения вернуться в Рим, чтобы самому ответить на оскорбление.

Сам Август, который никогда не хотел, чтобы Тиберий покидал Рим, с радостью согласился. Он написал ему очень дружелюбное и слегка шутливое письмо, убеждая Тиберия (которому было сорок два года) не обращать внимания на проделки пылкого юноши. Достаточно того, что мы можем предотвратить дурные поступки людей, хотя и не можем заставить их о них не говорить. Тем не менее Кассий отделался лишь ссылкой.

Но хотя Август не оставлял без внимания такие вещи и понимал их значимость, он не чувствовал себя вправе удовлетворить требования Тиберия без согласия Гая Цезаря, и дело было бы оставлено без внимания, но здесь произошли события, вновь изменившие привычное течение жизни.

Луций Цезарь умер в Марселе по пути в Испанию, таким образом, не оправдалась еще одна надежда Августа.

Император перенес удар гораздо тверже, чем можно было ожидать. Но ему было уже шестьдесят пять лет. Он мог рассчитывать еще на несколько лет, и теперь перспектива наследования оставалась за его единственным внуком Гаем Цезарем, очень молодым, неопытным и совершенно не обученным делам, не слишком много обещавшим в будущем и некрепким умом и телом. Сможет ли Гай вынести тяжесть империи, завоевание которой потребовало всей дипломатии Августа, всей мировой мудрости Мецената, всей энергии Агриппы, всех их объединенных сил, которым помогали молодые способные Тиберий и Друз? Маловероятно. Ему понадобился очень крепкий тыл, и его мог обеспечить лишь человек, чью голову грозились привезти с Родоса… Он обладал отчасти энергией Агриппы и дипломатическими способностями Августа, был испытанным, не поддавшимся соблазнам. Невозможно было игнорировать медленные шаги, которыми Тиберий продвигался к верховной власти.

Он не делал никаких попыток взять власть, не торопил предвидимые им события. Он, в сущности, оставил поле боя свободным для молодых Цезарей и удалился от всякого соперничества и даже от подозрений в нем; и несмотря на то что, поступив так, он, возможно, демонстрировал их собственную несостоятельность, он действовал в рамках закона, не выпячивая себя и никак не стараясь влиять на результат. Таким образом, у Августа не было ни единого повода для колебаний. Он охотно принял и стал продвигать вперед человека поистине сильного характера, для того чтобы стать его преемником. Он не мог спастись от неизбежного хода вещей. Он никогда не любил Тиберия. Даже в конце жизни он сожалел, что должен отдать власть в его руки, и отчасти театрально, отчасти всерьез сочувствовал римскому народу, попадающему в медленно жующие челюсти этого властного и неуправляемого человека.