Воин эпохи Смерша - Анатолий Терещенко Страница 16

За первые восемнадцать дней войска фронта отступили вглубь страны на 450 километров.

«Счетоводом» потерь по поручению Ватутина был назначен некий полковник Виктор Андреевич Каширский, олицетворявший традиции чиновничьего вранья и введения в заблуждение вышестоящего командования. Недаром говорится, что ложь бывает четырех видов: ложь, наглая ложь, статистика и цитирование. Здесь мы видим все четыре вида этой укоренившейся в России беды.

И все-таки воины Северо-Западного фронта сражались героически. Об этом говорят не только архивные, труднодоступные в то время документы, но и открытые воспоминания переживших ад первых дней и недель войны – их армейские мемуары. Символом этой борьбы стала Старая Русса, за которую бойцы и командиры полков и дивизий фронта бились восемьсот восемьдесят дней и ночей.

Именно в этом пекле военного лихолетья приходилось жить, воевать с тайным и открытым врагом, закалять характер, служа Родине, военному контрразведчику Александру Алексеевичу Шурепову.

Кроме участия в операциях, он жил мыслями и думами о любимой жене Сашеньке и детях – двух крохотулях, оставленных в логове жестокого пришельца.

А они, эти приставучие, липкие, как расплавленная смола, мысли, приходили, накатываясь волнами, снова и снова.

«Как они, где обретаются, – опять покатилось колесо размышлений в голове мужа Александры и отца дочурок – Гали и Наташи. – Местные националисты явно донесли немцам о моей семье. Чекисты и комиссары для них – непримиримые первые враги, которых надо изводить под корень… Беднягам репрессий не избежать».

Он часто искал сослуживцев по довоенной Литве, по гарнизону в местечке Вилкавишкис, но так и не смог встретить свидетелей 22 июня 1941 года.

Это случилось только зимой полтора года спустя…

Однажды он, выполняя оперативное задание на грузовой машине – полуторке ГАЗ-АА с простреленными бортами и помятыми крыльями, перемещался по заснеженной грунтовой дороге из одного участка фронта на другой. Это было утром. Восходящее солнце окрасило пунцовым цветом кромку горизонта.

«Нехорошая примета, солнце словно всходите кровью», – неожиданно подумал Александр.

По обочинам большака валялась искореженная броня: танки с оторванными башнями, орудия с развороченными стволами, перевернутые и сожженные бронетранспортеры, закопченные остовы грузовиков и легковушек. Вокруг этой техники лежали в неестественных позах припорошенные снежным саваном и застывшие тела неприятельских солдат.

«Вас послали на верную смерть в Россию, – стал размышлять военный контрразведчик Александр Шурепов, поглядывая из тесной для его роста кабины полуторки на печальную картину тлена металла и плоти. – Видно, так немцы торопились, отступая под ударами наших воинов, что даже не успели не только нарезать березок для могильных крестов, но и похоронить своих соплеменников».

Скоро машина въехала в какую-то «обугленную», как он назвал, деревню с разрушенной церквушкой и сожженными избами. У снесенной, очевидно, снарядом верхней части звонницы валялись два расколотых колокола, искореженный крест и окоченевший труп немецкого солдата.

«Видно, наблюдатель или корректировщик», – подумал Шурепов.

В одном из дворов лежала туша обглоданной лошади, белеющая ребрами и частью позвоночника. Чувствовалось, что над убитым осколком в голову животным активно поработали и люди, и звери, – явно видны были места, где прикасались к почерневшему мясу ножи и топоры человека, а где рвали жесткую мякоть застывшей на морозах конины клыки оголодавших собак и лесных хищников – волков, жирующих от «даров войны». Их разведется тут со временем великое множество.

На холодных пепелищах стояли лишь остовы печей со стойкими дымоходами. В двух местах они «работали» – топились печи, и сизый дым причудливыми спиралями буравил хмурое и низкое небо, изредка прожигаемое острыми солнечными лучами.

«Неужели народ остался? Где и как он выживает? Просто интересно, – размышлял про себя Александр. – Надо расспросить смельчаков».

Проезжая мимо одной из «жилых изб», он заметил копошащееся серое существо рядом с русской печью со встроенной плитой. Александр приказал водителю остановиться. Выпрыгнув из машины, он подошел к неизвестному человеку, который оказался сухощавой старушкой, сумевшей запеленать себя, как в кокон, разными тряпками, платками, веревочками и тесемочками.

– Здравствуйте, бабушка! – с неловкостью проговорил Александр, понимая, как она может здравствовать в таких условиях.

– Добрый день, мил человек, – проскрипела старушенция с виду лет под восемьдесят.

– Как вас зовут? Что вы тут делаете?

– Елизавета Владимировна… А что делаю – варю на своей не разрушенной плите конину.

– А где живете?

– В яме…

Она, не ожидая получить встречный вопрос, ткнула палкой в сторону, видно, бывшего огорода и вырубленного сада.

– Там мы с моим родненьким… с больным человечком обитаем.

В дальнейшем она назвала себя аборигеном этих мест. Рассказала, что работала до войны учительницей начальных классов, что ей всего шесть десятков годков с гаком. А муж столярничал при лесопилке. Ему за семьдесят. Уходя из деревни, немцы его сильно поколотили за то, что не поделился с ними колотыми дровами.

– А кто деревню сжег?

– Они, варвары, при отступлении. Специальные команды ходили с факелами по дворам и поджигали избы.

Александр обернулся в сторону машины и громко крикнул:

– Ваня, принеси мой вещмешок.

Водитель выполнил приказ контрразведчика мгновенно.

Военный развязал узел, достал банку тушенки, несколько комочков колотого сахара, четыре на удивление не сломавшихся в вещмешке коричневых сухарных квадратика и даже отломил от буханки кусок ржаного хлеба.

– Возьмите, пожалуйста…

Женщина заплакала и протянула дрожащие, измазанные сажей и копотью, бледные сухонькие руки, принявшие в ладони бесценный подарок.

Попрощавшись, Александр покинул горькое место разрушенной русской северно-западной деревеньки.

«Сколько таких ран оставили изверги?! В войнах не бывает выигравших – есть только проигравшие граждане. Особенно среди мирного населения – разве не так? – словно спрашивал самого себя Александр. И тут же ответил: – Много, очень много ран она уже оставила и еще оставит. Война ведь только разгорается…»

Полуторка неслась по заснеженной России…

Еще одно открытие явилось Шурепову в эту поездку. В стороне от дороги он увидел группу красноармейцев, которые кормили свои «лошадиные силы» эрзац-валенками. Рядом с заботливыми вестовыми и коноводами лежала гора этого удивительного фуража. Оказалось, что русские морозы заставили тыловые подразделения вермахта плести для своей замерзающей армии огромные снегоступы-валенки. Делали их в основном из соломы.