Мария Кантемир. Проклятие визиря - Зинаида Чиркова Страница 16

Султан велел назначить решительный штурм — с моря, с суши. Обещал отдать город на разграбление тем солдатам, которые первыми взойдут на крепостную стену, обещал им поместья и усадьбы тех же, кто трусит и бежит, приказывал казнить на месте.

То и дело слышались в лагерях, в палатках, на палубах судов молитвы мусульман, их заунывными голосами пели дервиши. И клич мусульман, знаменитый клич ислама, родился именно под стенами Константинополя:

— Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — посланник его!

Накануне решительного штурма султан велел устроить пышную иллюминацию — вокруг всего Золотого Рога, вокруг всех стен, вокруг всего города запылали пропитанные маслом факелы и костры из смолистого дерева. На высокие копья были насажены факелы, и огни горели во всех направлениях. Город был в огненном кольце.

И всё-таки Константин не сдавался. Он снова и снова обходил посты, приказывал заделывать пробоины и бреши в городской стене, спешно возводить новые валы. Но раздоры и свары между высшими военачальниками ослабляли его приказания — всё меньше и меньше оставалось у Константина верных солдат...

На рассвете звуки сур, дикие стуки литавр, беспрерывный бой маленьких барабанов дали знать, что началось последнее в истории Византии сопротивление туркам. Стрелы неслись непрерывным дождём, гремели пушки, бой больших барабанов заглушал крики и стоны раненых. По воде бешено проносился греческий огонь, загорались и шли ко дну турецкие суда. Но поднялся встречный ветер и понёс дымное облако в сторону осаждённых, они же лили на взбирающихся врагов кипящее масло, летели громадные камни.

И всё-таки небольшой отряд янычар ворвался в маленькие ворота города, оставшиеся незамурованными то ли по небрежности, то ли по измене.

Увидев османов у себя в тылу, византийцы смутились духом — они бросились в церковь Святой Софии искать защиты у Бога. Древнее сказание христиан гласило, что с неба должен сойти ангел, вручить святому старцу саблю, и тогда враги будут отброшены.

Но чуда не произошло.

Османы устремились в императорский дворец. Константин хотел бежать, но дорогу ему преградил отряд янычар.

Выхватив свою саблю, бросился Константин на врагов, ударил одного из них, но тот предсмертным усилием успел сразить последнего византийского императора...

Когда Мария доходила до этих слов, слёзы у неё лились непрерывным потоком — так живо представляла она себе сцену заключительного боя её древнего предка.

Десять тысяч христиан нашли себе последний приют в церкви Святой Софии.

Её крепкие дубовые двери были заперты прочно. Здесь непрерывно шли службы, священники обходили народ и каждому говорили слова утешения. Но и надёжные запоры не устояли под натиском турок.

Упали тяжёлые дубовые двери, и турки ворвались в церковь, поражая беззащитных людей, обагряя пол и стены христианской кровью. Ни один человек не ушёл отсюда, все полегли под ударами турецких ятаганов ^[12]...

Много легенд прочла Мария о том, как убивали турки незащищённых христиан в церкви Святой Софии. В одной из них рассказывалось даже о том, что сам султан Мехмед въехал в церковь на коне и будто бы прикоснулся окровавленной ладонью к одной из колонн. И теперь ещё показывали служители Святой Софии, ставшей мечетью Айя-София, отпечаток руки султана Мехмеда.

Но Мария потребовала от матери, чтобы та показала ей этот отпечаток, и, хотя христианке — и вообще женщине — вход в мечеть был строго воспрещён, Кассандре удалось с помощью нескольких золотых проникнуть в неё.

Мария увидела отпечаток руки — красный след на одной из колонн — и впервые не поверила легенде: отпечаток был в десяти метрах от пола, а султан вряд ли был такого высокого роста и на таком рослом коне.

После этого посещения она уже строже и с опаской подходила к разного рода легендам, училась отличать правду от вымысла, но самые крохотные факты о падении Константинополя продолжала собирать и копить и своей памяти...

Султан отдал город на разграбление. И скоро опустошённые и разрушенные кварталы великого города его самого привели в уныние. В императорском дворце были выломаны все драгоценные камни, украшавшие трон, расхищены все сокровища. Уцелела только казна, и то потому, что Лука Нотару тайно сносился с турецкими пашами и сохранил все сокровища, уверяя, что преподнесёт их султану, едва тот прикажет ему явиться.

Султан действительно повелел разыскать Нотару. Едва привели этого изменника, Мехмед спросил, почему все эти сокровища казначей не направил на защиту своей страны. Целуя парчовую туфлю Мехмеда, Нотару лицемерно заявил, что ждал момента, чтобы преподнести казну султану.

Мехмед никогда не был склонен к лицемерию и предательству, и потому жалкий казначей вызвал у него непомерный гнев. Сдерживая себя, он всё-таки спросил его:

— Если ты хотел преподнести мне казну, почему так медлил, почему тебя с трудом разыскали и почему не сдал её мне, когда шла осада?

И тут двуличный Нотару предал и своих покровителей в стане султана:

— В письмах, присланных твоими пашами, нам советовали не сдаваться.

И Мехмед понял, что его великий визирь Халил-паша слишком много говорил в стане Византии, открывал все секреты самого султана византийскому императору. Заключённый в Семибашенный замок, ставший главной тюрьмой Стамбула, он скоро был казнён.

Султан проехал по всему городу и был поражён тем, как разграбили и разрушили его турки.

Всё, что мог, он сохранил.

Главную церковь города, прекрасную Айя-Софию, он повелел превратить в мечеть, а дворец императора восстановить. Но вид города настолько поразил сердце султана, что он, образованный и поэтичный в душе, горько произнёс стихи персидского поэта:

— «Сова поёт невбет (сигнал независимости) на могиле Афрасиаба, и паук несёт службу пердедара (открывающего занавесы у дверей) в императорском дворце».

Никого из придворных не нашёл Мехмед в императорском дворце, но от Нотару потребовал список всех приближённых к императору сановников и всем выдал охранные грамоты.

Византия ещё продолжала жить в сердце султана, несмотря на завоевание Константинополя. Он милостиво обошёлся с её жителями, предоставил христианам свободу вероисповедания, открыл сам несколько христианских церквей и даже назначил патриарха.

Даже официальную эмблему своего государства Мехмед позаимствовал у Византии. Знак древней Византии — полумесяц — он сохранил и лишь прибавил к нему звезду.

Мудрый правитель, Мехмед пригласил в Константинополь новых жителей. Кварталами селились османы, греки, генуэзцы. И названия их мест жительства распространились на кварталы города...

Прочитала Мария и о том, как султан устроил роскошный пир в честь такой великой победы. Он сам разносил фрукты и кушанья своим визирям, отчего те смущались и громко протестовали. А мудрый султан отвечал им: