Обрученные с Севером. По следам «Двух капитанов» - Роман Буйнов Страница 16

Первое желание — превратиться в маленький бульдозер и перекопать здесь все к ядреной матери.

— Так, спокойно! Медленно сели, перекурили и пришли в себя, а то наломаем дров! — остудил наш пыл Женя Ферштер, многие годы принимавший участие в раскопках

Переборов в себе нетерпение, еще не веря в реальность происходящего, мы присели на острые камни, нервно затянулись, тупо уставившись горящими глазами на находку. Изо всех сил я пытался правильно понять свое душевное состояние. Что это было: полное опустошение или же переполнение чувств? Возможно, было и то и другое. Но именно тогда я понял истинный смысл слов «величие мига».

Когда первое волнение улеглось, мы аккуратно и тщательно осмотрели окрестности — более мелкие костные останки были повсюду в радиусе до десяти метров. Пройдешь — не заметишь! Судя по крупным костям, получалось, что здесь лежат как минимум два человека. Каждый из нас в эти минуты был готов работать сутками, пока не разберем весь этот пляж до последней песчинки, благо полярный день был в самом разгаре. Как обычно бывает в подобных случаях, станция УКВ к этому моменту уже «села», поэтому вызвать остальную команду возможности не было. Посокрушавшись на судьбу–злодейку, хоть и грех нам было жаловаться, мы достали карманный GPS: 80° 15'282”» северной широты, 046° 54'068” восточной долготы — координаты человека, столетие назад обретшего здесь вечный покой. Внутренне умоляя себя ничего не трогать руками, мы еще мучительно долго производили предварительную съемку. А потом скрепя сердце повернули в сторону базового лагеря — дальше требовалась работа археолога и наличие специального оборудования для того, чтобы начать раскопки. До лагеря не шли — летели, совершенно забыв и про трещины в леднике, и про еще более сгустившийся туман, и про то, что в рюкзаках так и остались лежать позабытые сухари и сублиматы. Теперь уже не вспомню, кто первый додумался до этой идеи, но на подходе к базовому лагерю мы решили сделать ребятам сюрприз и до ужина никому ничего не рассказывать.

Подходим к палаткам Встречать выходят все кто был в этот момент в лагере:

— ???

— Да так, ничего. Мыс как наш, только поменьше, — выручил Унтила: никогда невозможно понять, что у него внутри.

А вот мне пришлось закусить до боли губу и отвернуться к морю, чтобы своей дурацкой улыбкой не сдать всех нас с потрохами. Не озвучить тотчас же такое событие оказалось очень непростым испытанием—хотелось кричать, носиться по берегу, делать какие‑нибудь глупости. Изо всех мы удерживались от захлестывающего искушения. До позднего вечера мы старательно пытались заставить себя заниматься текущими делами. Тщетно! Все буквально валилось из рук. Топор не рубил, пила не пилила, кастрюли переворачивались, примус не загорался. Эмоции теснились, стремительно обгоняя друг друга. Где‑то в глубине души ребята почувствовали, что с нами что‑то не так, но никому и в голову не могло прийти, что можно удержать в себе такое. Временами мне самому казалось, что вот–вот и с языка сорвется: «Да, да, да! Мы все‑таки сделали это!!!» И тогда приходилось хватать первые попавшиеся ведра и бегом нестись за никому не нужной сейчас водой, только чтобы в стороне привести свои эмоции в порядок.

И вот, наконец, долгожданный ужин. За столом Женя Ферштер неожиданно достал сбереженную для особых случаев бутылку какого‑то заморского виски, разлил по кругу даже тем, кто категорически отказывался, и подчеркнуто небрежно сказал короткий тост:

— Ну, за то, что мы их все‑таки нашли!

Мы впятером дружно выпили, теперь уже не пряча своих хитрых глаз. Мне довелось посмотреть бессмертную комедию Н. В. Гоголя в театре. И все же, гениально сыгранная актерами немая сцена ни шла ни в какое сравнение с этой. В какой‑то момент я даже услышал, как хлопают собственные ресницы. В углу кают–компании нервно скульнул пес Арни: «Что с вами, люди?» Мы, как малые дети, с переполняющим нас восхищением наблюдали за реакцией своих товарищей. Первым взял себя в руки командир:

— Ну‑ка ты давай, дураков‑то из нас тут не делай, — как и положено командиру, Олег Продан пытался говорить серьезно, но видно было, что с обветренных губ вот–вот соскользнет предательская улыбка, — ну, рассказывай, давай!

И тут нас как прорвало. Эмоции, пропахнувшие потом уходящего дня, непрошено полезли наружу. Перебивая друг друга, мы взахлеб снова и снова рассказывали, как все это было. Сначала нас попросту хотели убить за то, что не выложили все сразу. Но какие у ребят были глаза! Ведь это была настоящая победа! Какое теперь значение имела погода, летная обстановка и вообще все, что происходит на Большой Земле? Здесь, сейчас произошло то, к чему мы стремились долгие пять лет! Народ высыпал из тесной палатки на улицу, грянул праздничный салют.

— Качнем Унтилу! — предложил кто‑то. Через секунду, не успев опомниться, герой этого дня уже полетел вверх, щедро посыпая нас из многочисленных карманов зажигалками, карабинами от альпинистской обвязки, сухарями и сигаретами.

— Тихо, ребята, уроните, я же еще детей не нарожал! — а мы все не хотели униматься. Наконец, вволю натешившись, еще тяжело дыша, вернулись в кают–компанию и теперь уже все вместе выпили за удачу.

Невозможно описать на бумаге, сколько версий и предположений было в тот памятный вечер! То и дело, ломая от волнения грифель карандаша, мы рисовали карты, схемы маршрута, переставляли как шахматные фигуры камни возле трепещущей на ветру палатки.

Уже запоздно нехотя расползлись по спальным мешкам: к завтрашнему дню нужно хорошенько отдохнуть. Впереди — огромная и трудоемкая поисковая работа, сбитые ногти и мозоли на руках.

В целях экономии времени было решено базовый лагерь к месту находки не переносить, а, оставив дежурного, выдвигаться на поиск в полном составе.

Странные чувства посещали меня, когда, наконец, я закутался в спальник. Когда‑то, девяносто восемь лет назад, в море вышли люди навстречу манящей приключениями неизвестности, что-то планировали, радовались удачам, огорчались поражениям, верили… Судьба распорядилась иначе. В тот роковой 1912–й, в связи с чрезвычайной ледовой обстановкой, много трагедий произошло в Ледовитом океане [52]— растворился в неизвестности «Геркулес» Владимира Александровича Русанова вместе со всем экипажем, не вернулся из похода на Северный полюс, вышедший в том же году лейтенант Георгий Яковлевич Седов. Вот и печальная судьба экспедиции Георгия Львовича Брусилова…

Говорят, дорога домой начинается в тот самый момент, когда его только покидаешь. И вот люди, останки которых мы сегодня нашли, вышли навстречу своему дому девяносто восемь лет тому назад! Девяносто восемь лет — почти что век. Это время кажется почти нереальным, когда смотришь на эти стоящие здесь с сотворения мира скалы, это бесконечное туманное небо, на синеву ледников, изъеденных бездонными трещинами. Страшно подумать — девяносто восемь лет дороги домой! И вот теперь они вернутся. Вернутся несмотря ни на лютый холод и слепящий снег, ни на жестокий голод и отчаяние, ни на полное отсутствие сил и всякой надежды, несмотря ни на смерть… Они вернутся через девяносто восемь лет!