Шхуна, которая не желала плавать - Фарли Моуэт Страница 16

Длина каюты вроде бы не оставляла желать ничего лучшего, но Енос сумел и с этим справиться. Кормовую треть он отгородил под помещение для огромного зеленого чудовища, нашего двигателя — как и положено, лучшее место досталось машине.

В оставшееся тесное пространство Енос впихнул все, что, по традиции, требовалось людям, — и «впихнул» для этого самое емкое слово. Он встроил пару коек прямо в люверсы впритык к цепному ящику, и при этом точно следуя традиционным размерам: ширина шестнадцать дюймов в головах, шестнадцать дюймов в ногах, длина — шестьдесят шесть дюймов. И умудрился так их присобачить, что голова лежащего оказывалась на шесть дюймов ниже его ног. И в качестве заключительного штриха: закраины, назначение которых — не давать вам скатиться с койки, когда судно расшалится, он сделал из неструганых еловых досок, самого занозистого материала из известных человечеству.

В общем и целом конструкция была дьявольски эффективной, ибо гарантировала, что человек, способный пролежать на такой койке дольше двадцати минут за раз, совсем доспел для безвременной кончины.

С точки зрения Еноса, жилое пространство на рыболовном судне должно исчерпываться местом, где спать и где готовить пишу. А потому остальную часть каюты он назначил под камбуз. Отвел место для плиты и соорудил солидное количество рундуков под кухонную утварь, а также запасы солонины, муки и брюквы минимум на сорок человек, собирающихся сплавать до Огненной Земли и обратно без единого захода в порт.

Рундуки («лари» — для сухопутных крыс) были единственным, на отсутствие чего каюта пожаловаться не могла. В грядущие дни члены команды, поумерщвляв плоть на койке до предела, иногда заползали в рундуки, сдвинув содержимое в сторону, и позволяли себе небольшой отдых.

Едва увидев сотворенное Еносом, я распорядился, чтобы он немедленно все разобрал и начал заново. Это его оскорбило, а оскорбленный Енос становился несгибаемым Еносом. Он заявил, что на переделку уйдет не меньше двух месяцев, и волей-неволей я замял вопрос, но вынудил его добавить в каюту стол. Хотя стол был очень маленьким, он съел почти все остававшееся свободное пространство пола.

Таков был домашний очаг, возле которого мы с Джеком водворились. Интерьер еще не был выкрашен. Каюта оказалась полна различными инструментами, деталями снастей, деревянными брусками, бухтами веревок и вонью, черпавшей силу равно из трюма и из рыбозаводской ухи, в которой стояла шхуна. Да, уютом наше новое обиталище похвастать не могло, но, по крайней мере, в нем не было жизнерадостных и нестеснительных женщин, не говоря уж о его удобной близости к рыбному складу Еноса.

Первые десять дней нашего житья там койки не причиняли нам особых неудобств, так как нам редко представлялся случай лечь на них. Мы работали днем и работали ночью. Мы ели, когда нам больше нечем было заняться, и, хотя я считаю себя компетентным коком, на протяжении этой декады мои кулинарные изделия ничем особенным не блистали.

Стряпал я на бензиновой плите, и основой наших трапез была треска. У нас не оставалось выбора, ибо мы отчаянно пытались помешать тому, чтобы шхуна вернулась к своему изначальному назначению и оказалась набитой треской по горловины люков. Рыбаки Грязной Ямы, все до единого — люди радушные и щедрые. Каждое утро, когда они возвращались, опорожнив свои ловушки, каждое судно подходило к нашему борту и его шкипер презентовал нам чудесную жирную треску на обед.

Поскольку гавань самое общественное место в Грязной Яме и на нашей шхуне постоянно толклись гости, мы не могли избавиться от рыбного избытка, выкинув его за борт. Если бы прошел слух, что мы вышвырнули одну-единственную рыбину, каждый житель поселка обиделся бы до глубины души и мы превратились бы в отщепенцев.

А потому мы поедали треску в невероятных количествах. Мы вкушали ее вареной, жареной, запеченной, а один раз, когда готовить обед взялся Джек, так и сырой. Тем не менее нам никак не удавалось разделаться с запасом, пока Оби не сжалился над нами и не превратил его в засоленную треску, которую мы хранили у него на складе в огромной бочке.

К последней неделе июля шхуна начала обретать почти корабельный облик. Ее такелаж по тяжести подошел бы судну втрое больше. Паруса из парусины четырнадцатого номера топорщились, и должен сказать, сгибать их было нелегко, поскольку этот материал обладает жесткостью и весом оцинкованного железа. Винт водворялся на место в течение жуткого дня, добрую часть которого Джек, Енос и я бродили по колено в вонючем иле. Пролысины на ее надстройках и палубе были покрыты минимум одним слоем краски самых разнообразных цветов и оттенков, поскольку мы выскребывали остатки из банок, обнаруженных в разных рыбных складах. Были установлены обе цистерны, и водяную Джек наполнил водой из родника в полумиле вверх по склону. Из родника за час накапывала кварта. На то, чтобы наполнить цистерну, у Джека ушло двое суток.

Почти все необходимое было водворено на борт и обрело свое место, хотя бы временное. Оставалась лишь одна проблема — двигатель. Поскольку во всем дальнейшем ему принадлежит видная роль, я опишу его поподробней. Одноцилиндровое чудище в семь лошадиных сил, питавшееся бензином и собранное где-то в двадцатых годах по чертежам, восходившим к концу прошлого столетия. Чтобы его завести, для начала полагалось открыть запускной клапан в головке цилиндра и влить туда полчашки бензина с низким октановым числом. После чего следовало закрутить его маховик — а он величиной не уступал колесу товарного вагона и весил примерно столько же.

Сцепление, как и коробка передач, отсутствовало. Когда — и если! — двигатель начинал работать, шхуна сразу приходила в движение. Но вовсе не обязательно двигалась вперед. Приятная особенность одноцилиндровых двигателей заключается в том, что они, заработав, сами выбирают, куда вращаться — слева направо или справа налево (иными словами, двинуть шхуну вперед носом или кормой). И нет никакой возможности заранее угадать, каким будет это направление.

Когда он заводился, направление можно было изменить, только выдернув проводок, проводящий искру, и дать двигателю почти замереть. Перед последним издыханием он обычно дает обратную вспышку и начинает вращаться в обратную сторону. В этот миг надо вставить проводок на место и уповать, что зверюга будет вращаться и дальше. Что бывает, но редко. Во всяком случае — ради Джека и меня. Чтобы по-настоящему подчинить себе одноцилиндровый двигатель, необходимо расти рядом с ним с раннего детства.

Согласно мифологии, достоинство этих двигателей заключается в том, что они просты в обращении и надежны. И многие неколебимо доверяют этому мифу! Так я могу сообщить, что он — сплошная ложь. На самом деле эти двигатели мстительные, низкие, злобные дамочки, лишенные каких-либо добродетелей, и всякий не-ньюфаундлендец, который выходит в море с одной такой, либо дурак, либо мазохист, либо и то и другое вместе.

Первую проверку двигателя мы провели утром в воскресенье, и — чудо из чудес — над Грязной Ямой сияло солнце, а туман отступил далеко в море. То есть это было благоприятнейшее утро для всяких дерзаний, но довериться его посулам было ошибкой. Енос и Оби явились вовремя, чтобы познакомить нас с двигателем, но хотя оба они всю жизнь провели бок о бок с одноцилиндровыми, им потребовался час, чтобы вынудить зверюгу заработать. А заработав, она испустила оглушительный рев, напомнив нам, что мы так и не сумели найти для нее глушителя. Дала она задний ход, что, впрочем, большой роли не играло, так как мы пришвартовал шхуну к помосту таким количеством швартовов, что они удержали бы и океанский лайнер. Большой винт повернулся и взбаламутил донный ил, так что под его кормовым подзором начали лопаться огромные пузыри газа, свидетельствовавшие об ужасах разложения под ее днищем.