Русский легион Царьграда - Сергей Нуртазин Страница 16

И рече Володимер: «Се не добро, что мало городов около Киева». И нача ставити городы… И нача набирати мужи лучшие от словен, и от кривичь, и от чуди, и от вятичь, и ими населил грады, ибо была рать с печенеги».

Ипатьевская летопись

Потянулись неторопливо холодные зимние дни, и были они похожи на душу Мечеславову, которая, оставшись одна на всем белом свете, заледенела от потерь, от скорби, от жестокости этого мира, спряталась куда-то глубоко-глубоко, как прячется от мороза все живое. Но ничто не стоит на месте, все родится, крепнет, а затем стареет, ветшает, разрушается и вновь возрождается в чем-то другом. Вот и после холодной зимы пришел месяц-березень, Ярило согрел своими объятиями землю-матушку, и проснулась она, возрадовалась, освободилась от снега, зажурчала веселыми ручьями. Постепенно, как бы нехотя, оттаяла и душа Мечеслава.

Князь же Владимир собрался идти на булгар волжских да на хазар. Засобирались и Мечеслав с Сахаманом. Мечеслав – чтобы уйти подальше от Рады, Орма и их счастья, а Сахаман – в надежде края родные увидеть, род свой и матушку повстречать. Но не суждено было мечтам их сбыться. Отправили друзей с сотней воинов совсем в другую сторону, в Дикое Поле. За старшого поставили Ратшу, одного из другов Ормовых. От него они и узнали:

– Князь на булгар серебряных уходит с дружиной, да опасается, как бы печенеги разор не учинили, покуда его нет. Порешил он степные рубежи укрепить, а потому собирайтесь в путь, добры молодцы!

Вскоре отряд, покинув Киев, двинулся к кону, незримо разделявшему земли русские и Степь. Мечеслав посмотрел на ехавшего с угрюмым лицом Сахамана, спросил:

– Ты чего кручинишься, друже?

Сахаман с обидой в голосе сказал:

– Нет мне веры! У печенегов не верили и здесь не верят! Орма и Злата в поход на булгар взяли, меня отринули. А потому отринули, что дума у них такая: как булгар разобьем и к Хазарии с полуночи подходить станем, я к своим переметнусь и предупрежу их!

– У кого дума такая? – переспросил Мечеслав.

– Орм мог бы слово за меня замолвить и в свою сотню взять. Но и Орм мне не верит!

– Орм тебе верит. И Волчий Хвост тебе верит. Ты степь и все хитрости печенежские знаешь, потому тебя на рубеж и посылают, – сказал Мечеслав. – Я, к примеру, никогда в степи не бывал, так ты для меня, Сахаманушко, первый советчик и вож.

Сахаман подумал-подумал, ничего не ответил, но в лице посветлел…

В полдень их малая дружина остановилась около небольшого поля у раменья, чтобы дать роздых коням и себе. Расположились прямо на траве у подножия огромного дуба. Ели всухомятку, после еды пошли меж воинами разговоры, смех да шутки.

– Эй, браты, а дедок-то умаялся! – сказал вдруг один из ратников.

Все посмотрели в ту сторону, куда он указывал. Понукая тощую лошаденку, тянущую орало, к ним приближался сгорбленный седой старик в посконной рубахе, за ним важно вышагивали грачи и выклевывали из борозды червяков и личинок. Пахарь заметил незнакомцев, прикрыл от солнца ладонью лицо и стал вглядываться в их сторону, затем, признав в воинах руссов, продолжил пахоту. Когда борозда пролегла неподалеку от расположившихся на отдых дружинников, он остановился и громко сказал:

– Мир вам, люди добрые!

– И тебе того же! – ответили дружинники.

– Поснедай с нами, старче, – пригласил старика Ратша.

– Недосуг мне, молодцы, – ответил старик.

– А давай-ка, дедушко, я помогу тебе, – сказал Мечеслав. Подойдя к старику, нагнулся, поднял ком свежевспаханной земли, понюхал его и размял в ладони. – Хороша землица!

«Нам бы такую», – подумал он, возвращаясь мыслями туда, куда возврата ему не было.

– Что ж, вот тебе орало, а я передохну малость, – сказал дед, уступая место Мечеславу.

– А что, старинушка, ты один-одинешенек и пособить тебе некому? – спросил Мечеслав.

– Некому, молодец… Ушел я из рода своего по младости, изгоем стал, поселился в этих местах, жену завел, чада пошли, ладно мы жили. Четверо сынов у меня было, множился род мой, но пришли печенеги и погубили всех, только старуха моя хворая да внучонок малой остались, – ответил старик и устало зашагал в сторону дружинников. Мечеслав постоял, глядя на его сгорбленную спину, опущенные плечи, затем крепче ухватился за орало и пошел твердым уверенным шагом. Он соскучился по земле, по мирной работе, и ему казалось, что черноватая свежевспаханная земля это его прошлое. А там, впереди, виднеется целина – новая, еще не пройденная им жизнь, которую ему еще предстоит вспахать. Он шел и шел, не замечая текущего по лицу пота, солнца, припекающего спину, не замечая времени.