Новичок. История тайного оружия - Лев Федоров Страница 16

Свои достижения и планы Я. М. Фишман изложил в специальном докладе, где был подведен итог его успехам по состоянию на 1 апреля 1931 г… И он без всякого чувства юмора поведал, как весь конец 20-х гг. ВОХИМУ пыталось достичь успеха одновременно на всех направлениях подготовки к наступательной химической войне: в производстве многих ОВ, в разработке всего типажа возможных образцов артхимснарядов и авиахимбомб, в создании средств наземного и воздушного распыления ОВ, в конструировании химфугасов, в разработке газометов и химических минометов и т. д. [70]. Такой тотальный подход, без выделения приоритетов и определения последовательности решения задач, был явно ошибочен. И неудивительно, что его «результаты» получили суровую оценку при проверке деятельности ВОХИМУ в августе 1930 г. военно-морской инспекцией РКИ, а также на последующем заседании РВС СССР. Тем более что сама инспекция неотделима от проходившей в стране борьбы с «вредителями» [394].

Впрочем, несмотря на суровую оценку деятельности ВОХИМУ (РВС СССР в постановлении от 22 февраля 1931 г. однозначно указывал, что «военно-химическое дело в РККА продолжает быть наиболее отсталым во всех отношениях» [131]), сам его начальник Я. М. Фишман избежал ответственности за очевидное отсутствие достижений, кроме разгрома «вредителей». В те годы он еще принадлежал к клану тех, кто имел возможность расплачиваться другими.

Очередные организационные решения в военно-химической службе были связаны с высоким статусом, который она обрела к тому времени. Это за воротами военных казарм писателям 20 мая 1932 г. велели придерживаться «социалистического реализма», а наркомат снабжения под руководством А. И. Микояна (1895–1978) принял 12 сентября 1932 г. постановление «О введении рыбного дня на предприятиях общественного питания». 4 декабря 1932 г. декретом было запрещено выдавать продовольственные карточки «тунеядцам и паразитам». А в новой армии все было иначе. 13 мая 1932 г. приказом РВС СССР была создана Военно-химическая академия (ВХА) РККА. Она была образована на базе военно-химического отделения Военно-технической академии им. Ф. Э. Дзержинского (Ленинград) и 2-го Московского химико-технологического института. С 1935 г. ВХА обрела имя К. Е. Ворошилова – большого энтузиаста химической войны. В том же году была сформирована военно-химическая школа в Твери (Калинине), которая в годы войны перебралась в Кострому. Потом школа обрела статус и военно-химического училища и даже института. А в настоящее время она получила очередное повышение в связи с переносом из Москвы, на Волгу на костромскую базу Военно-химического университета – наследника ВХА им. К. Е. Ворошилова. Похоже, это уже на долгие годы. Произошли изменения и в мозговом центре военной химии. Приказом РВС от 8 июля 1932 г. название должности Я. М. Фишмана было существенно изменено. Теперь он стал называться начальником ВОХИМУ и химических войск РККА. Кстати, ВОХИМУ в это время перешло из числа простых управлений в разряд центральных.

О военно-химических достижениях тех лет дает представление изданный в 1933 г. справочник, обобщивший боевые характеристики химоружия [288].

Важной вехой стал объявленный 21 апреля 1933 г. приказом РВС СССР план армейских учений 1932/1933 учебного года [314]. Принципиальная особенность того приказа: учения должны отныне проводиться с действительными ОВ. Так химоружие вышло на широкие просторы боевой армейской практики. Приказ подписал энтузиаст химической войны М. Н. Тухачевский. Отметим, что работы с действительными ОВ по всей стране продолжались вплоть до самой войны [351, 359].

На рубеже 1933–1934 гг. был выполнен большой смотр сложившихся токсикологических сил. В декабре 1933 г. в Харькове и в феврале 1934 г. в Ленинграде на токсикологических конференциях профессура доложила о своих успехах в исполнении «оборонного заказа». Как довольно отметил Я. М. Фишман, выполненные токсикологами работы «поднимают нашу советскую военную токсикологию на новую, более высокую ступень, являясь тем самым ценным вкладом в дело обороноспособности» [70].

Недюжинная активность Я. М. Фишмана привела к тому, что химоружие очень интересовало руководство страны. Так, в октябре 1933 г. химический полигон в Кузьминках, близ Москвы, посетил весь пленум РВС СССР, которому были продемонстрированы все «средства химического вооружения РККА» в действии. А вскоре химическая атака с применением танков была показана уже членам советского правительства во главе с И. В. Сталиным. И вождь даже дал совет: спешно создать химический танк в качестве подарка к грядущему съезду ВКП(б). Первые испытания химического танка БТ состоялись уже весной 1934 г. [146]. Более того, в июле 1934 г. на том же полигоне побывали два наркома – К. Е. Ворошилов и Г. К. Орджоникидзе (1886–1937), и в их присутствии было испытано новое ОВ, поражавшее людей не через органы дыхания, а только через кожу [199].

Серьезной общеполитической проблемой тех лет считалось «прикрытие» советской границы от Байкала до Владивостока [304]. Среди прочего эта проблема вставала в связи с перешедшим в хроническую форму конфликтом на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД), которая лишь в 1935 г. была продана властям Маньчжоу-го, став Китайской Чанчуньской железной дорогой.

Разумеется, практические дела начались с заседания РВС. Советскому народу февраль 1934 г. был памятен главным образом двумя событиями. 9 февраля в Москве на Красной площади состоялся грандиозный парад в честь «съезда победителей» – XVII съезда ВКП(б). А еще в феврале 1934 г. в Арктике был раздавлен во льдах пароход «Челюскин», после чего состоялась героическая операция по спасению той экспедиции группой летчиков. Ну, может быть, кто-то помнит об изданном 25 февраля 1934 г. декрете ВЦИК и СНК РСФСР «Об охране выхухоли». А вот для истории советской подготовки к наступательной химической войне было важно мало кому известное заседание РВС СССР, состоявшееся 26 февраля 1934 г. На том заседании К. Е. Ворошилов обсудил важнейшую для армии тех лет проблему: «контроль выполнения начальниками центральных управлений мероприятий по обеспечению ОКДВА» – Особой Краснознаменной дальневосточной армии [398]. И на этом фоне не мог не оказаться на месте и Я. М. Фишман с голубой мечтой о создании в стране резерва иприта в 1000 т и вообще с мечтой о «химическом прикрытии» восточной границы.

Началась та авантюра еще раньше – с постановления СТО СССР от 11 июля 1933 г., которым на народный комиссариат тяжелой промышленности (НКТП) СССР было возложено строительство специальных емкостей на 1000 т иприта. Они должны были находиться в районе действия ОКДВА, но в составе мобилизационного резерва страны по линии Комитета резервов СТО. В следующем году емкости были созданы, и встал вопрос об их заполнении, для чего необходимо было выделить государственные фонды на сырье для выпуска партии иприта – 450 т рафинированной серы, 800 т этилового спирта и 10 тыс. железных бочек для транспортировки [103]. В рамках той активности в 1933–1934 гг. решением РВС в ЗабВО, ОКДВА и на ТОФ были созданы специальные военно-химические склады, которые предназначались для «прикрытия» протяженной границы в Азии: № 140 (Красная Речка – Хабаровск), № 147 (Лесной, Читинская обл.), № 148 (Свободный, Амурская обл.), № 150 (Сунгач, Приморский край), № 300 (Кнорринг, Приморский край), № 301 (Воздвиженский, Приморский край). На 1 марта 1934 г. в ОКДВА уже находилось на хранении 609 т ОВ, а к 1 января 1935 г. предполагалось иметь уже 2000 т (1000 т – по линии ВОХИМУ и 1000 т по линии Комитета резервов) [472].