Русский Шерлок Холмс. История русской полиции - Александр Бушков Страница 16

Об ограблении артельщика Мерзляков уже знал, хотя примет налетчиков еще никому не сообщали. Сработало то самое «полицейское чутье», которое (я не на одном примере убедился) все же существует в доподлинной реальности. Мерзляков подбежал к прилично одетому молодому человеку, взял его на прием и свистом вызвал на подмогу ближайших дворников, не замедливших сбежаться. Молодого человека доставили в участок, где при обыске быстро обнаружили «маузер» и тысячу рублей из похищенных.

Второй случай – опять-таки с участием автомобиля, но на сей раз без городовых. Годом позже там же, в Москве, трое неизвестных наняли таксомотор и, обещав, скорее всего, щедро заплатить, попросили отвезти их в одну из подмосковных деревень. На двадцать пятой версте за городом они застрелили шофера и ехавшего с ним приятеля-слесаря, выбросили трупы и покатили дальше, но, скорее всего, не справились с управлением, отъехав не так уж и далеко, завалили машину в придорожную яму, после чего скрылись.

Преступление так и осталось нераскрытым, убийц не нашли. Полиция, помня о прошлогоднем случае, полагала, что автомобиль им понадобился для очередной «экспроприации», но это лишь одна из непроясненных версий. Примечательно другое: я могу и ошибаться, но весьма даже не исключено, что это – первый в России случай угона машины с убийством (более ранние свидетельства мне пока что не попадались)…

Вернемся к полицейским. Как и обычного человека, смерть их могла подстерегать в самом неожиданном месте и при самых неожиданных обстоятельствах. Как заметил классик, человек не просто смертен, а внезапно смертен…

Вот еще один случай из жизни. Городовой Савчук заступил на ночное дежурство не в самом лучшем настроении. От роду ему было 52 года, из них в полиции он провел 27 лет, выйдя в запас рядовым из Преображенского полка. Служил все эти годы беспорочно, получил нагрудную и две шейные медали. Но вот беда: очень уж не ладилась в последнее время жизнь…

За прошедшую неделю на его участке, в его дежурство, случились три кражи из магазинов, и всякий раз воры, не замеченные Савчуком, ухитрялись скрыться. За столь серьезные упущения, согласно тогдашним регламентам, Савчука дважды оштрафовали (с третьим штрафом как-то обошлось). Ситуация сама по себе неприятная: впервые за 27 лет безупречной службы попасть под штраф. Да еще разговор с приставом перед выходом на пост…

Пожалуй, лучше бы уж пристав просто кричал и ругал, на чем свет стоит… Но начальник разговаривал со старым, заслуженным служакой вежливо и уважительно. Вот только суть разговора… Пристав сказал откровенно: по его глубокому убеждению, Савчук стал сдавать. Что ни говори, годы есть годы. И есть у пристава намерение перевести ветерана с постовой на более легкую службу: часовым в коридор, где расположены арестантские камеры участка.

Оба прекрасно знали: такая служба в полиции считается самой непрестижной. Караулить арестантов с его выслугой и тремя медалями… Кое-как, Христом-Богом Савчук уговорил пристава подождать и поклялся чем только можно: больше ни одной промашки в свое дежурство не допустит. Пристав согласился повременить, но предупредил твердо: еще одна кража, и с постовой службой придется распрощаться, встать часовым у камер.

И дома обстояло ох как неблагополучно. Жена Савчука умерла совсем молодой во время эпидемии тифа, оставив двух сыновей. Старший, Семен, с уверенностью можно сказать, вышел в люди: стал машинистом на железной дороге (в те времена профессия гораздо более престижная, чем впоследствии, и оплачивавшаяся довольно высоко. – А. Б.). А вот младший, Василий, – одно беспокойство: учился и в городском, и в ремесленном, и в железнодорожном училищах, но отовсюду исключили за лень и скверное поведение. Савчук пристроил непутевого сынка в слесарную мастерскую – Васька там и года не продержался, стал попивать, и хозяин его выгнал (сказав Савчуку, что дело еще и в том, что Васька украл какой-то инструмент на пропой).

Не на шутку разозлившись, Савчук выгнал сына из дома и велел не показываться на глаза, пока не определится куда-нибудь на честную работу. Прошло четыре месяца – сын не объявлялся. Более того: на днях Семен рассказал отцу, что видел Ваську на толкучем рынке в компании какого-то крайне подозрительного на вид типа. Подробно его описал и спросил: не знает ли отец, часом, такого среди местных жуликов?

Савчук не знал, но субъект, судя по описанию Семена, и в самом деле выглядел чистейшей воды жуликом: уж Савчук-то таких типов повидал за многолетнюю службу. На душе стало еще горше от мысли, что Васька, вполне может оказаться, спутался с уголовниками. Как ни ругай, как ни гони – а все же родная кровь.

В два часа ночи прибежал ночной сторож одного из ближайших домов и, запыхавшись, сообщил: по всему видно, в ювелирном магазине Шлепянова работают мазурики. Сказал еще, что дворники засели у окна, парадной двери и незапертого черного хода – чтобы воры не сбежали.

Ну что же, настало время действовать Савчуку, как и полагается по обязанности… Городовой соседнего поста Калина, с которым Савчук как раз разговаривал, когда подбежал сторож, вызвался идти тоже, но Савчук решительно отказался: его участок, ему и порядок наводить…

Черный ход и в самом деле оказался незапертым. Вынув револьвер, Савчук тихонько прокрался в заднюю комнатку, отделенную от небольшого магазинного зала дощатой перегородкой, заглянул в щелочку. Тут уж никаких сомнений. Горела крохотная электрическая лампочка, и двое, стоявшие к городовому спиной возле витрины, торопливо распихивали по карманам футляры с украшениями.

Не Савчука учить, как тут действовать. Он ворвался в магазин, поднял револьвер и скомандовал:

– Ни с места! Стрелять буду!

Воры заполошно обернулись…

Одним из них оказался родной сын, беспутный Васька, а вторым – тот самый его дружок с «толкучки», которого подробно описал Семен…

Сначала Васька, кинувшись на колени, принялся умолять отца отпустить его подобру-поздорову: родная же кровь! Можно только гадать, что творилось у Савчука на душе, но он все так же молча стоял с револьвером на изготовку. Видя, что толку не будет, Васька принялся насмехаться над отцом: вот, дескать, орел-городовой, родного сына под арест волокет! Ну, волоки, волоки, авось еще одну бляшку дадут!

Савчук засвистел в свисток. Прибежал Калина со сторожами и дворниками, воров повели в участок. Потом Калина вспоминал на служебном расследовании: ему показалось странным, что товарищ, ловко сцапавший двух воров, вместо того чтобы радоваться, шагал с поникшей головой, бледный, с таким видом, словно его ведут на казнь. И прямо спросил, в чем тут дело. Савчук угрюмо промолчал.

Когда подошли к участку, Савчук попросил Калину одного отвести задержанных к дежурному, а он сбегает в казарму за записной книжкой, которую забыл под подушкой.

Придя в казарму, Савчук сел на кровать, вынул револьвер и выстрелил себе в висок. Никаких неприятностей по службе у него, естественно, быть не могло – отец за беспутного сына не ответчик, но человек оказался в ситуации, когда другого выхода для себя не видел…