Маршал Малиновский - Борис Соколов Страница 15

В 1911 году в селе Клищев я окончил сельскую школу, отчим меня из дому выдворил и я пошел на самостоятельную трудовую жизнь, с весны 1911 года работал батраком на фольварке Шендеров (в 3 км от с. Клищева) помещика ЯРОШИНСКОГО до осени 1913 года, а потом уехал в гор. Одессу к тетке, муж ее ДАНИЛОВ работал весовщиком на станции Одесса-товарная, меня устроили мальчуганом в магазин купца ПРИПУСКОВА по Торговой ул. № 29.

Весной 1914 года я заболел скарлатиной и по выписке из больницы, остался без работы. Бегал по пакгаузу у дяди на товарной станции и забравшись в эшелон к солдатам уехал с ними на фронт: так я очутился на фронте и был зачислен в пулеметную команду 256-го Елисоветградского пех. полка добровольцем».

Однако существует совсем иная версия ранней биографии Родиона Яковлевича, которая имеет некоторые документальные подтверждения и представляется нам более близкой к действительности, чем та, которую сам Малиновский озвучивал в автобиографиях.

О встречах в детские годы с Родионом Малиновским в селе Старый Белоус Черниговского уезда Черниговской губернии рассказал в письме Наталье Родионовне Малиновской от 15 октября 1991 года ученый-агроном, специалист по болезням картофеля Л.В. Рожалин:

«В январе 1902 года у нас было много гостей и состоялось крещение моей сестры Оксаны. Я хорошо помню горящие свечи на купели и старого священника с длинной седой бородой. По-видимому, в это время было решено построить для священника Белоуса новый дом, на том же месте, где стоит старый дом с пристроенной кухней. Этот дом необходимо было сносить и нам было необходимо временно переселиться в другое место. Весной мои родители отправились к помещице Малиновской, чтобы поговорить с ней по этому вопросу и взяли меня с собой. Хорошо помню, что это свидание происходило во дворе около большого дома Малиновской. Во время этого свидания ко мне подошла большая собака, дружелюбно меня обнюхала и языком облизала мой нос. Может быть у меня был насморк. В этот момент ко мне подбежал мальчик моего роста в коротеньких штанишках и белой рубашонке и сказал мне: “Не бойся, она не кусается”. Это был Рон (Родион), приемный сын Малиновской. Мы были ровесниками, нам обоим было уже по три года.

В обширном дворе Малиновской было три дома. Большой старый дом бывшего владельца (князя Кекуатова?) (представители этого княжеского рода татарского происхождения действительно жили в Черниговской губернии, их имение, в частности, было в селе Бигач Борзенского уезда), в котором жила Вера Николаевна Малиновская со своими многочисленными друзьями. Двухкомнатный дом около ворот в усадьбу, одна комната которого была занята картинами Малиновской, которая была художницей; другая комната использовалась для приема больных, Малиновская также была врачом. Третий дом оставался не занятым, его обычно занимали дачники, приезжающие на лето. В этом доме Малиновская разрешила поселиться нашей семье на время постройки нашего нового дома. Во дворе был еще большой старый сарай каретный с очень высокими входными воротами, он был совсем пустой. Почти каждый год приезжали знакомые Малиновской для того, чтобы провести лето, так как имелся свободный дом и речка для купания. На усадьбе постоянно жил один рабочий Михайло, он выполнял разные работы: охранял усадьбу зимой и отапливал небольшую теплицу, где мой отец выращивал цветы и рассаду.

Когда наша семья познакомилась с Верой Николаевной Малиновской, ей было, наверное, больше пятидесяти лет. Она уже была частично седой. Ее подруга, с которой она постоянно жила, Рахиль Модестовна Хирьякова, выглядела совсем старухой».

Здесь необходимо сделать небольшое отступление о семействе Хирьяковых. В сети я нашел родословную рода Тове, где значится Юлия Модестовна Хирьякова, родившаяся в середине 1840-х годов и вышедшая вторым браком замуж за Льва (Леонеля) Львовича Тове, родившегося во второй четверти XIX века. Кстати, Леонель Тове был инженером на уральских заводах и британским подданным. Рахиль Модестовна была родной сестрой Юлии Модестовны. Если она, как и сестра, родилась в 1840-е годы, в 1900-е годы ей, вероятно, было не менее 60 лет. Один из сыновей Юлии Модестовны и Леонеля Львовича, Лев Львович Тове, стал известным ученым, в 1912 году дослужился до чина статского советника. Он родился в 1867 году в поселке Лысьва Пермской губернии, но при этом закончил знаменитую Ришельевскую гимназию в Одессе, а потом Санкт-Петербургский горный институт. В 1902 году Лев Львович Тове- младший стал экстраординарным профессором в Томском технологическом институте по кафедре горного искусства. В 1897 году, будучи начальником партии, он лично исследовал золотопромышленные предприятия Енисейского края и побывал на многих приисках. Итогом этой работы стал отчет о состоянии золотопромышленности края. С 1894 года Тове занимался исследованием золотодобычи в Амурской и Приморской областях. Свои исследования он распространил и на Камчатку. В результате появился капитальный труд в трех томах по состоянию золотопромышленности Дальнего Востока. Лев Тове был консультантом Русского общества золотопромышленников, членом правления Томского общества вспомоществования рабочим и служащим горной и золотодобывающей промышленности, членом редакции журнала «Золото и платина». Он был крупнейшим в России специалистом по золоту, первым в нашей стране в 1904 году стал читать курс для студентов «Золотое дело». При этом Лев Львович часто бывал на Ленских золотых приисках и на золотых рудниках Томского горного округа. Он покончил с собой 17 января 1917 года, будучи статским советником и уполномоченным по топливу в Сибири и на Дальнем Востоке. Около 12 часов дня Лев Тове выстрелил из револьвера себе в рот. Это произошло в профессорской комнате главного корпуса Томского технологического института. В оставленной им записке говорилось: «Для пользы дела должен посторониться и передать его в более твердые руки. Желаю успеха, чтобы шло быстрее». В некрологе друг покойного Александр Васильевич Адрианов, публицист и путешественник, расстрелянный большевиками в марте 1920 года за поддержку правительства Колчака, писал: «Огромная ответственная работа, связанная при нашем всеобщем расстройстве, с невероятными затруднениями, с ежедневными укорами и требованиями неудовлетворенных потребителей, до такой степени издергала нервы уполномоченному, что он лишился отдыха, лишился сна. А когда близкие ему люди советовали ему отказаться от этой работы, то Л.Л. находил, что так поступить он не может». В некрологе туманно говорилось, что Л.Л. Тове совершил самоубийство, «не выдержав такой нагрузки и не найдя выхода из сложившихся обстоятельств», поскольку «новая обязанность в тех условиях потребовала от него неимоверного напряжения физических и духовных сил». Тове был человеком состоятельным и добрым, но с деньгами расставался легко. Как вспоминал А.В. Адрианов, томский книговед и издатель П.И. Макушин говорил ему: «Сколько раз заходил ко мне в магазин Лев Львович Тове для передачи то 25, то 50 рублей на какую-нибудь нужду, о которой он узнавал, и всякий раз, передавая деньги, просил не упоминать его имя». А однажды он пожертвовал 500 рублей «Обществу содействия устройству разумных развлечений в селах и деревнях Томской губернии», но только при условии, что его имя не будет упомянуто. Не исключено, что самоубийство было связано с какими-то злоупотреблениями по службе или крупной растратой. По словам Адрианова, всех денег у покойного было найдено 23 рубля 50 копеек, и за ним остался долг в несколько сот рублей в кассу взаимопомощи, и это при том, что «он, при очень скромной жизни, довольно много получал». Должность, что и говорить, была очень коррупционно емкая. По словам Адрианова, Тове был «слишком мягкий по характеру, и неспособный отказать кому-либо в просьбе». Семье была установлена пенсия в размере 1600 р. в год.