Резня в ночь на святого Варфоломея - Филипп Эрланже Страница 15

В 1570 г. голландский мятеж обрел новый размах. На эшафоты герцога Альбы гезы ⁴² ответили, организовав с помощью англичан беспримерную партизанскую морскую войну. «Началось с отдельных кораблей, затем стал действовать флот. Сокровища Мексики обрабатывались в Лондоне. Галионы, которых ждали в Кадисе, входили в Ла-Рошель. В противовес сожжению Антверпена и разграблению Роттердама, Елизавета с громким шумом открыла Кошелек Лондона». ⁴³ Королева Англии, несмотря на многочисленные проволочки и свою поразительную нерешительность, с упорством, которое служило ей куда лучше, нежели храбрость или гений, все же смирилась с войной, объявленной против короля Испании. В течение первых лет своего правления она немало щадила его и своей тактикой, и отдавая дань признательности, ибо Филипп спас ее от плахи, когда был мужем ее сестры Марии Кровавой. Всякие связи оборвались после предательского пленения Марии Стюарт, которая, явившись в Англию в поисках убежища, нашла там только тюрьму. Мария Стюарт оставалась тем не менее наследницей престола своей соперницы, надеждой английских католиков и вдобавок естественной союзницей Габсбургов.

Филипп II побудил Папу объявить Елизавету еретичкой и незаконорожденной и поэтому лишенной прав на престол. Таким образом, вновь под прикрытием религии, началась долгая борьба между Англией и Испанией, которая должна была однажды сделать ту или другую владычицей морей. Ни одна из сторон не спешила кинуться в эту борьбу. Елизавете отчаянно требовалось время, чтобы обеспечить прежде всего внутреннее единство своего королевства. А Филипп II ждал, чтобы верный рыцарь прекрасной пленницы сразил незаконо-рожденную узурпаторшу и отдал Великобританию Марии Стюарт, то есть, в сущности, ему. Герцог Норфолк, католик, влюбленный в королеву Шотландии, вызвался совершить этот подвиг, но был разоблачен и арестован. Елизавета немедленно предложила Карлу IX пакт, который служил бы противовесом Христианской Лиге.

В действительности Испания и Англия посматривали на Францию с равным беспокойством. У каждой стороны была своя выгода, во имя которой требовалось поддерживать беспорядок. Каждая опасалась, что победа противоположной партии опрокинет равновесие с ущербом для нее. Так, испанский посланник изводил королеву-мать своими жалобами и непрестанно требовал, чтобы страну избавили от еретиков. Елизавета также не скупилась на предложения и обещания своей «куме».

Екатерина Медичи не отличалась во внешней политике прозорливостью Генриха IV или Ришелье. Тем не менее бессмысленно приписывать ей жалкие и скудоумные концепции, контрастирующие с идеями Колиньи, жаждущего возвратиться к традициям Франциска I.

Этим традициям флорентийка была привержена. Достаточно вспомнить ее слезы и ярость после подписания Като-Камбрезийского договора. Увы, ее королевство, лишенное денежных средств, сокрушенное и разграбленное братоубийственной рознью, больше не походило на то, которым правил ее свекр. Королева-мать, которой не давали покоя воспоминания о Сен-Кантене, мысли о могуществе и злой воле Испании, желала избежать военных испытаний. Она не выносила своего зятя, особенно после достаточно подозрительной смерти своей дочери Елизаветы де Валуа. Она знала о коварстве английской королевы и ее подлинных чувствах по отношению к Франции. Но она считала, что в силах выступить против этих опасных партнеров и без войны осуществить хотя бы исторические желания династии.

Большая семья представляла собой исключительно действенное средство экспансии. Австрийский дом достиг величия через браки, а не через военные победы. Екатерина, материнское честолюбие которой шагало бок о бок с ее долгом властительницы, мечтала, чтобы все ее сыновья и дочери заняли престолы, расположенные так, чтобы Валуа держались, по ее выражению, «за концы приводного ремня». Приводного ремня, способного почти автоматически сокрушить гегемонию Австрийского дома, которой и без того угрожали турки, гезы, Англия, существенные экономические трудности. Угрожали ему также методы Филиппа II, который, изобретя самую скверную бюрократию, с удовольствием топил дела «в клейком лимонном соке». Для людей шпаги, таких как адмирал, подобные идеи были достойны презренной «торговки».

* * *

Два протестантских вождя, кардинал Оде де Шатийон, брат Колиньи, и видам Шартрский, находились в изгнании в Лондоне. Вынужденные вернуться и знавшие слабость королевы-матери, они составили фантастический проект: брак королевы Англии и герцога Анжуйского. Сегодня мы ясно видим, насколько это было беспочвенно и даже нелепо — помышлять о союзе английской государыни, символа протестантской революции и кумира французских католиков; «весталки» тридцати шести лет, о которой ходили самые скандальные сплетни, и очаровательного принца, которому не исполнилось и двадцати. Тем не менее правда, что Екатерина жадно клюнула на эту удочку и что нелегкие переговоры, завязавшиеся, разорванные, возобновленные и наконец прекращенные, занимали с зимы и до осени 1571 г. все дворы и все партии.

Кардинал де Шатийон пал их жертвой; он внезапно умер. Филипп II метал молнии. Французское духовенство, подогреваемое Гизами, предложило колоссальную сумму в четыреста тысяч экю в обмен на срыв затеи. Колиньи, ничуть не менее обеспокоенный, решил выставить соперника Месье и предложил молодого Генриха де Бурбона. Определенно, несмотря на неизбежный крах, две «кумы» достигли одной из своих общих целей: заставили изрядно поволноваться Испанию в тот момент, когда Христианская Лига позволила столь бурно возрасти ее могуществу. Но то был, в любом случае, лишь видимый успех. Чтобы действительно поколебать этого колосса, требовалось ударить по его слабому месту, Нидерландам.

Побудить короля Франции вмешаться, разорвав Като-Камбрезийский договор, — столь отчаянная мысль зародилась отнюдь не в протестантском мозгу, но в мозгу одного из Медичи, Козимо, великого герцога Тосканского. Великий герцог поддался страху перед Австрийским домом, который угрожал его стране. Он с содроганием думал, что под знаменами Христианской Лиги Филипп II однажды оккупирует Флоренцию. Ревностный католик хотя бы внешне, Козимо был тем не менее банкиром и, озабоченный стабильностью, столь же бесстрастно ссужал деньги еретикам, сколь и защитникам Церкви. Он поддерживал тесные отношения с протестантами через своих агентов Петруччи и Фрегозе. Именно он убедил Людовика Нассау искать помощи у Карла IX. Когда Филипп II столкнется с союзом французов и фламандцев, он забудет и думать о предприятиях в Италии. Людовику Нассау этот совет пришелся по вкусу. Одно время он подумывал о том, чтобы предложить корону Нидерландов Месье с тем, чтобы ублажить королеву-мать (так сообщили Филиппу II). Затем, убедившись в непробиваемом «пацифизме» Екатерины, предпочел обратиться непосредственно к молодому королю в таинственной кузнице, где наследник Святого Людовика изо всех сил бил молотом по наковальне. Он явился туда, скрыв, кто он. Великолепный оратор, Людовик напомнил королю о доблести его предка, указал ему блистательный путь к свободе от опеки, следуя которому Карл затмит славу своего брата и станет первым из христианских монархов. Карл, на которого начинал давить материнский авторитет и который обладал живым воображением, быстро завелся: он пообещал флот, субсидии, а там и нечто большее.