Геббельс. Портрет на фоне дневника - Елена Ржевская Страница 15

«О, ПРЕКРАСНЫЙ ВЕЙМАР!»

Для нацистского «апостола и проповедника», подстрекателя, то шаткого в вере «за нашу идею», то вновь укрепившегося в ней оттого, что в немецких городах «льется кровь», неминуем сброс всех незыблемых, непреложных ценностей.

«Гете – воплощение божественного в человеке» – это 25 мая 1924-го. «О, прекрасный Веймар! Не потерял ли я чего-то, занявшись политикой? Мне так грустно! – подавленно сообщает Геббельс 27 марта 1926-го. Но тут же одергивает себя: – Гете – это еще не все». Гете уже не тот «божественный», всеобъемлющий. Превыше Гете – национал-социализм, в который Гете не встроить и которому не поглотить его. И от подавленности, как это обычно у Геббельса, – быстрый переход в агрессивность: «Негодяй, кто пишет сейчас стихи и забывает о своем гибнущем народе».

Эту деградацию, эту готовность предать самого себя ради химеры (а в случае с Геббельсом еще и ради личного преуспевания, ради власти) пророчески прозревал немецкий гений и патриарх, так ясно видевший опасность того, что зарождалось в Германии еще в начале прошлого столетия и предопределило развитие немецкого национализма и идеи «фюрерства». Гете писал, что судьба неизбежно покарает немецкий народ, «потому что он предал самого себя и не хотел оставаться тем, что он есть. Грустно, что он не знает прелести истины, что ему так дороги туман, дым и отвратительная неумеренность, достойно сожаления, что он искренне подчиняется любому безумному негодяю, который обращается к его низменным инстинктам, который поощряет его пороки и поучает его. понимать национализм как разобщение и жестокость».

«Все эти художники совершенно политически бесхарактерные. От Гете до Штрауса. Прочь!» – «вскричал Геббельс, уже дорвавшийся до власти над судьбами деятелей культуры, искусства в нацистской Германии, изгоняя из страны композитора Штрауса. «Рихард Штраус написал исключительно низкое письмо еврею Стефану Цвейгу. Стапо (гестапо) поймало его. Письмо наглое и глупое. Теперь и Штраусу придется убираться» (5.6.1935). Теперь Геббельс дозрел до того, чтобы изгнать и Гете, будь тот у него под рукой.

А я помню, как в войну нас, слушателей военных курсов переводчиков, Гете спасал от ненависти к немцам. Я давно писала об этом. Наш преподаватель, отбывая на фронт, на последнем занятии, прощаясь, прочитал нам:

Кто жил, в ничто не обратится!

Повсюду вечность шевелится.

Причастный бытию – блажен!

Я прошу вас, геноссен, помнить, что автор этого стихотворения немец.

Удивительно возвышали эти строки над бедой, над мраком, над насилием войны.

«Я НЕ МОГУ БОЛЬШЕ БЕСПРЕДЕЛЬНО ВЕРИТЬ В ГИТЛЕРА»

В марте 1925-го Гитлер объявил о воссоздании своей партии, распущенной после путча. В феврале 1926-го он созвал на конференцию в Бамберг партийный актив. Как обычно, Геббельс записывает то, что происходило накануне.

15 февраля 1926. Гитлер выступает. Два часа. Я пришиблен. Что Гитлер? Реакционер? Удивительно неточно и неуверенно. Русский вопрос: абсолютно неудачно. Италия и Англия – наши естественные союзники! Ужасно! Наша задача уничтожение большевизма. Большевизм – еврейская сила! Мы унаследуем Россию! 180 миллионов!!! Компенсация императорскому дому! Право должно оставаться правом! Так же и для властителей. Частную собственность не подрывать (sic!) (этот знак ставит Геббельс). Ужас! Хватит программ! Довольно этого. Федер кивает. Лей кивает. Штрейхер кивает. Эссер кивает… Короткая дискуссия. Говорит Штрассер. Заикаясь, дрожа, неумело, славный, честный Штрассер, ах, Господи, как мало мы соответствуем этим свиньям! Полчаса дискуссии после четырехчасовой речи. Бессмыслица, ты победила! Я не могу произнести ни слова. Меня словно по голове стукнули. На машине – на вокзал. Так болит сердце!.. Я хочу плакать!.. Ужасная ночь! Величайшее разочарование. Я не Moiy больше беспредельно верить в Гитлера.

Только что казалось, «северо-западный блок» Штрассера, в котором стремится выделиться Геббельс, будет триумфатором в движении: «Мы победили по всем линиям». И программа блока, в которой социальное предшествует национальному, встретит одобрение Гитлера. Но пришел Гитлер. Выступил. И все разлетелось в прах.

Все, что изрек Гитлер, – в полном противоречии с политическими прикидками «северо-западного блока». Все наоборот. Чьим же апостолом быть Геббельсу? Что проповедовать? Полная ошарашенность.

Состоялся обмен мнениями руководителей партийных групп земли Рейнской. «Мы социалисты. Мы не хотим быть ими напрасно». Но и спешные телеграммы с мест: «Никакой опрометчивости». Наконец, предложение: «Кауфман, Штрассер и я идем к Гитлеру, чтобы настоятельно с ним поговорить. Он не должен опускаться до этих негодяев. Итак, завтра снова на вокзал. В бой! Я отчаиваюсь! Спать! Спать! Спать!»

Но буря в стакане воды улеглась. Демарш не состоялся. Гитлер остался в стороне.

Все разрешилось лишь склоками между национал-социалистами, жалобами, науськиванием.

22 февраля 1926. Штрейхер болтал. Меня назвал опасным… Бутман ругал меня. Я-де еврей и иезуит… Письмо Гитлеру! Жалоба на Штрейхера. Письмо Штрейхеру.

24 февраля 1926. Заметка против бесстыдных демократов, которые нападают на уничтожителя масонства Муссолини. Из Мюнхена ничего нового. Гитлер еще не ответил на мое письмо против Штрейхера. Тамошняя камарилья уж будет прилежно науськивать. Сегодня допрашивали в полиции. Меня снова захотели схватить.

27 февраля 1926. Вчера в Эссене. Перестрелка, драки, 200 полицейских, 4 тяжелораненых. Я смертельно устал.

«ВЕРНОСТЬ И ПИВО»

13 марта 1926. Шеф! Он снова развеял некоторые мои сомнения.

21 марта 1926. В Нюрнберг… Там на авто в кафе. Юлиус Штрейхер ждет меня. Долгий разговор. Примирение.

27 марта 1926. Меня ругали. Оклеветан! Черт знает что за сволочь! Дерьмо! Берегитесь, собаки. Если мой дьявол будет спущен с цепи, вы его больше не удержите.

29 марта 1926. Сегодня утром письмо от Гитлера. Я должен выступать в Мюнхене. Хорошо!

31 марта 1926. Выступал в четверг в Мюнхене. Один день у Гитлера.

6 апреля 1926. Бедная Эльзляйн! Выше голову, дитя. Мы все несем вину отцов! Несем без жалоб!

13 апреля 1926. Вечером прибытие в Мюнхен. Автомобиль Гитлера тут. К отелю. Какой знатный прием… В 8-м вечера на автомобиле в «Бюргерброй» (пивную). Гитлер уже здесь. Мое сердце стучит, готрвое разорваться. В зале. Неистовое приветствие. Человек на человеке. Голова на голове. Штрейхер открывает. И затем я говорю 2 1/2 часа. Я выдаю все. Неистовствуют и шумят. В конце меня обнимает Гитлер. Слезы стоят в глазах. Я так счастлив… Гитлер поджидает меня в отеле. Затем мы вместе едим… Пфеффер и Кауфман упрекают меня. Моя речь нехороша. – Ведь Геббельс переметнулся на сторону Гитлера. – Где твое жало, смерть? Почему меня затем изругали? И потом целая неразбериха обвинений… Каждое опрометчивое слово будет раздуто. О боже, эти свиньи!.. В завершение следует единение. Гитлер велик. Он всем нам сердечно подает руку. Оставим это!.. После обеда продолжение… Приходит Гитлер. Принципиальные вопросы: восточная политика. Социальные вопросы… Он говорит 3 часа. Блестяще. Может свести с ума. Италия и Англия наши союзники. Россия готова нас сожрать. Все это есть в его брошюре и во втором томе его «Кампф»… Мы спрашиваем. Он отвечает блестяще. Я люблю его. Социальный вопрос. Совсем новое представление. Он все продумал. Его идеал: смесь коллективизма и индивидуализма. Земля целиком народу. Производство индивидуальное. Концерны, тресты, крупные производства, транспорт и т. п. социализировать… Он все это продумал. Я совершенно им успокоен. Он – человек, он воспринимает все во всем. Такая голова может быть моим вождем.