Россия против Наполеона. Борьба за Европу. 1807-1814 - Доминик Ливен Страница 15

На самом деле вызов в лице Наполеона, с которым столкнулась Россия, появился и миновал слишком быстро для того, чтобы эти угрозы могли в полной мере материализоваться. Для выхода из критического положения оказалось достаточно временных мер. В 1807 г. и снова в 1812–1814 гг. царский режим мобилизовал крупное ополчение, созванное исключительно на время войны, несмотря на то, что некоторые из возглавивших его лиц опасались, что этот шаг был бесполезен с военной точки зрения и мог также обернуться серьезной угрозой для социального порядка империи. Вопрос об ополчении был впервые поставлен на обсуждение зимой 1806–1807 гг. князем И.В. Лопухиным, одним из ближайших советников Александра I. Он предупреждал императора, что «в настоящее время в России ослабление уз, связующих крестьянина с помещиком, опаснее иностранного вторжения». Император изъявил желание пойти на риск, и его решение оказалось верным. Мобилизация живой силы посредством резкого увеличения численности регулярных войск и созыва ополчения оказалась достаточным средством для достижения победы над Наполеоном, не требующим коренных перемен в политическом строе России ^[37].

После живой силы следующим по значимости ресурсом были лошади, которых в России было больше, чем в любой другой стране мира. Огромные табуны паслись на степных просторах южной России и Сибири. Эти лошади были сильны, быстры и исключительно хорошо поддавались тренировке. Они также обходились совсем недорого. Один историк, занимающийся проблемами коневодства в России, назвал этих степных лошадей «огромным и неисчерпаемым резервом». Ближе всего к чистокровным степным скакунам были лошади в иррегулярных полках казаков, башкир и калмыков. Кони донских казаков были неказисты, малого роста, быстры и очень послушны. Они могли на протяжении многих дней покрывать большие расстояния в экстремальных погодных условиях, по пересеченной местности и при минимальном фураже, что было не под силу регулярной кавалерии. В домашних условиях казачьи лошади всегда находились на выпасе. В зимнее время они передними копытами выкапывали из-под снега и льда корни и стебли травы. Вступая в ряды действующей армии, казаки приводили своих лошадей, хотя в 1812–1814 гг. государство выделяло средства на покупку лошадей взамен тех, что были потеряны в ходе боевых действий. Превосходные разведчики, способные находить дорогу на любой местности в темное время суток, казаки также освобождали регулярные части российской кавалерии от многих обязанностей, которые истощали силы аналогичных родов войск в армиях других стран. Однако полки российских гусар, улан и конных стрелков также имели в своем распоряжении сильных, хорошо обученных, недорогих и быстрых лошадей со здоровой примесью степной крови ^[38].

Традиционно гораздо большей проблемой являлся подбор лошадей для средней (драгуны) и тяжелой (кирасиры) кавалерии. Действительно, к началу Семилетней войны в России не существовало боеспособных полков кирасир, и даже драгунские соединения пребывали в крайне плачевном состоянии. Однако к 1812 г. многое изменилось, прежде всего благодаря интенсивному развитию в России начиная со второй половины XVIII в. — коневодства. К 1800 г. в России действовало 250 частных конных заводов, и почти все они возникли в течение предшествовавших сорока лет. Они снабжали лошадьми большую часть кирасирских полков и некоторую — драгунских. Британские офицеры, служившие в русской армии в 1812–1814 гг., признавали, что тяжелая кавалерия в России была, по словам сэра Чарльза Стюарта, «несомненно, очень хороша». Сэр Роберт Вильсон писал, что лошади в русских полках тяжелой кавалерии «отличались бесподобным сочетанием роста, силы, энергичности и выносливости; выращенные преимущественно из породы британских ломовых лошадей, они обладают значительной примесью других кровей, что лишает их грубости и делает вдобавок такими покладистыми, что они сами приучаются к выездке и проходят в высшей степени отличную школу дрессировки» ^[39].

Единственной проблемой, связанной с поступавшими в кирасирские полки лошадьми, являлась их высокая стоимость, по крайней мере в глазах Александра I. Даже официально лошади, предназначенные для тяжелой кавалерии, обходились в два с половиной раза дороже гусарских, а лошади для гвардейских кирасир — кавалергардов и лейб-гвардии Конного полка — стоили гораздо больше. Их прокорм и содержание обходились дороже по сравнению с лошадьми кавалерии, и, как это обычно бывает с более крупными лошадьми, они обладали меньшей выносливостью и стойкостью. Поскольку поступали они с конных заводов, их замена также была сопряжена с трудностями. Возможно, по перечисленным причинам русские кирасиры в 1813–1814 гг. часто использовались в качестве резервных войск и мало участвовали в сражениях. Александр пришел в неистовство, когда однажды австрийский генерал использовал их для несения сторожевой охраны и допустил невынужденные потери среди лошадей ^[40].

Военная промышленность России, как правило, могла, за рядом исключений, полагаться на отечественное сырье. Значительный объем селитры приходилось ввозить из-за границы; то же самое касалось свинца, что обернулось его удорожанием и опасным образом ослабило армию в 1807–1812 гг., когда континентальная блокада наложила ограничения на российскую внешнюю торговлю. Производство шерсти для военного обмундирования также было сопряжено с трудностями, поскольку Россия изготовляла только ⁴/₅ требовавшегося ей объема. Ощущался недостаток шерстоткацких предприятий, связанный со стремительным увеличением численности армии после 1807 г. Однако самым необходимым сырьем являлись железо, медь и дерево, которых в России было в избытке. В начале царствования Александра I Россия все еще являлась мировым лидером по выплавке чугуна, а по производству меди уступала только Великобритании. Петр Великий основал первый крупный железоделательный завод в России для разработки огромных залежей железной руды и дерева в районе Урала — на границе Европы и Сибири. Хотя технология выплавки металла в России уже начинала заметно отставать от английской, в 1807–1814 гг. она все еще находилась на должном уровне, требовавшемся для удовлетворения военных потребностей. Уральский регион был значительно удален от основных оружейных заводов Петербурга и Тулы, расположенной в 194 км к югу от Москвы, но эффективная система водного сообщения связывала три региона воедино. Тем не менее доставка любого вида вооружения или амуниции, изготовленных на Урале, в расположение войск, находившихся на западных рубежах Российской империи, занимала более года ^[41].