Повседневная жизнь викторианской Англии - Татьяна Диттрич Страница 15

1 октября от него была получена открытка, в которой он хвалился двумя, совершенными им 30 сентября убийствами.

Было увеличено число констеблей, патрулировавших в этом районе, и даже использовались собаки, с помощью которых полиция намеревалась напасть на след. Пока ищейки находились в Лондоне – убийств не совершалось. Но вскоре полицейское начальство решило, что слишком дорого кормить псов, и сняло их с патрулирования. И через несколько дней – новая жертва.

Полицию здорово критиковали за то, как велось это дело. В результате тщательного анализа всех убийств в Скотленд-Ярде остановили свое внимание на четырех подозреваемых: польском еврее Косминском, адвокате и учителе Джоне Друтте, русском воре и жулике – Михаиле Острогове и американском «докторе» Фрэнсисе Тамблети. Джон Друтт покончил с собой в декабре 1888 года. Тамблети, возможно, знал анатомию, поскольку он назывался доктором и оказывал за плату медицинские услуги. Он был арестован в ноябре за неприличное поведение сексуального характера, затем был освобожден под залог и покинул страну. Острогов также был арестован и провел некоторое время в изоляции. Однако полиция так и не смогла никогда собрать строгих доказательств вины этих подозреваемых, и ужасные убийства остались нераскрытыми. Население было чрезвычайно напугано событиями. Королева Виктория написала секретарю Офиса внутренних дел и выразила свое беспокойство. Везде только и говорили о случившемся, и газеты печатали все новые и новые подробности, которые первоначально были завуалированы соответственно морали эпохи. Многие читатели с трудом верили в жуткие детали совершенных преступлений и подозревали, что репортеры специально придумывают их, чтобы повысить продажу газет.

Другая убийственная история была связана с именем Мари Энн Коттон, которая потеряла четверых своих мужей и двенадцать детей. Первоначально все это выглядело как непрекращавшаяся трагедия. Она впервые вышла замуж в 1844 году, когда ей было 22 года. От мужа Уильяма у нее было пятеро детей, которые умерли от «гастрической температуры» еще в младенчестве. Затем Уильям тоже умер по той же причине. Мари устроилась работать младшей медсестрой, и у нее был доступ к мышьяку. Вскоре она опять вышла замуж, и через пятнадцать месяцев умер второй муж Так же как и первый, он застраховал свою жизнь. Следующим мужем был Джон Робинсон, у которого было тоже пятеро детей. Т?юе из них умерли в тот же год от той же «гастрической температуры». Самому мужу повезло, так как Мари от него сбежала, прихватив его ценности. Вскоре она поехала навестить старую мать, которая вслед за тем покинула этот свет все по той же причине. После этого Мари вышла за богатого вдовца и отравила его и их общего ребенка. Наконец местный доктор стал подозревать ее в совершении преступлений. Когда после смерти сына ее нового мужа взяли анализ Марша, то обнаружили, что для отравления было использовано количество мышьяка, достаточное для убийства пятерых человек. Мари Энн Коттон убила в общей сложности 21 человека и была повешена 24 марта 1873 года. Драматические изменения в этом виде казни стали происходить в 1875 году. Сапожник Марвууд из Хорн- касела придумал, что обычная система, при которой повешенный остается жив в течение 10 минут после казни, бесчеловечна. Даже если родственники, желая сократить время агонии, тянули его за ноги, бедняга все равно продолжал еще жить некоторое время в страшных мучениях. Марвууд предложил более «человечный» метод, когда у заключенного переламывался шейный позвонок и наступала мгновенная смерть. Разница была в том, что узел веревки помещался не сзади приговоренного, а под углом к челюсти под левым ухом. Марвууд очень гордился своим нововведением и хвалился: «Они их вешают, а я казню!» Сам он вскоре стал местной достопримечательностью. Люди издалека приходили посмотреть на изобретателя, и он, показывая на шнурках изготовленных им ботинок, как нужно завязывать петлю, продавал обувь за двойную цену.

Строительство канализации

В Лондоне в 1890 году насчитывалось 116 600 лошадей, которые оставляли после себя на улицах города сотни тонн навоза в день, большая часть которого стекала в реку. Помойные ямы имелись в каждом дворе. Во время дождя они переполнялись и вся грязь текла на улице по открытым углублениям для нечистот, через которые были перекинуты мостки. Собираясь в низких местах в один большой поток, лавина со всевозможным мусором заканчивала свой путь в реке.

Майкл Фарадей однажды решил проехаться по Темзе на пароходе и был поражен, насколько грязна была вода. Вот что он написал в газете «Таймс» 7 июля 1855 года:

«Я разорвал несколько белых карточек на кусочки, намочил, чтобы они легко тонули, и в каждом месте, где пароход причаливал, опускал их в воду. Вода была так мутна, что при погружении их на толщину пальца при ярком, солнечном дне они были совершенно неразличимы. Запах от реки был такой, что казалось, мы плывем по открытой канализации». В некотором роде слова Фа- радея стали пророческими, поскольку жарким летом, через три года после их публикации в «Таймс», канализация протекла в реку и с приливом направилась сначала вверх по реке к центру города, а затем с отливом потекла в сторону Гринвича. Освободившийся после отлива берег был весь покрыт разлагавшимися фекалиями, и запах становился все нестерпимей. Дышать в городе стало совершенно нечем из-за постоянно висящего смога от домов, топившихся углем. Люди падали на улицах замертво, а больницы, переполненные пациентами, не могли спасти ослабленных изнурительной работой и плохим питанием людей, так как сами находились в зоне жуткого смрада. Наконец невыносимая вонь из Темзы достигла такого предела, что в новом, только что построенном здании парламента, стоящем на реке, которым правительство так гордилось, все шторы были пропитаны хлором и дезинфектами в тщетной попытке защитить комнаты от запаха. Изобретатель вентиляции Герней, чьи идеи живы и поныне, написал спикеру парламента, что в таких условиях он снимает с себя всю ответственность за только что внедренную систему. Этот кризис вошел в историю под названием «Great Stink of London» («Великий смрад Лондона»). Спасаясь от запаха и поднося то и дело к носу платки с розовой водой, члены парламента решили срочно выделить деньги на строительство новой канализации и водопровода. Ими тогда же был принят закон, обязывавший определенные организации осуществить проект в кратчайшие сроки. В истории Англии это был, пожалуй, единственный случай, когда от решения до принятия закона прошло всего 18 дней.Задача непомерной важности по созданию проекта и осуществлению его на практике была поручена итальянскому архитектору Джозефу Базалгетти. Он решил возвести пять основных перехватывающих систем, три – на севере реки Темзы и две – на юге. Для строительства канализации русло Темзы во многих местах было несколько изменено. Идея заключалась в том, чтобы, сузив течение реки, заставить ее бежать быстрее и прочистить всю грязь и нечистоты, которые скапливались в ней на протяжении многих веков. Каким образом удалось отгородить воду на время строительства стены, определившей ее русло, чтобы она не вымывала с приливами и отливами новую кладку? Как средствами того времени смогли так утрамбовать новую насыпь еще не осевшего грунта, чтобы уровень его до сих пор был равен естественно образованному?

Базалгетти при устройстве укреплений береговой линии применял кирпичную кладку и был новатором в способе соединения кирпичей. Ранее они клались на известковый раствор. Однако он затвердевает очень медленно и не может наноситься на влажную поверхность, поэтому гениальный строитель решил использовать портландский цемент, который был изобретен в 1824 году каменщиком из Йоркшира. Этот вид цемента использовался только для отделочных работ, но Базалгетти был убежден, что он прекрасно подойдет для его строительства, потому что затвердевает даже под водой. Он приказал каменщикам смешивать его с грубым песком, вместо привычного мелкого, и даже использовать гравий для этих целей, то есть применил бетон для строительного раствора, что было к тому же дешевле. Гравий до сих пор виден в соединениях между кирпичами, и укрепляя время от времени берег реки, строители утверждают, что старую кладку разрушить неимоверно сложно. Качество работы было таким, что до сих пор на ней нет ни трещин, ни крошек.