Иоанн IV Грозный - Глеб Благовещенский Страница 15

Воеводы привели к присяге черемис, чуваш, мордву и сказали им: „Вы государю присягнули, так ступайте покажите свою правду государю, воюйте его недруга". Те собрались большими толпами, перевезлись на Луговую сторону и пришли к городу на Арское поле. Казанцы и крымцы вышли к ним навстречу и бились крепко; когда же из города вывезли пушки и пищали и начали стрелять, то черемисы и чуваши дрогнули и побежали. Казанцы убили у них человек со 100 да с 50 живых взяли. Воеводы увидали, что горные люди служат прямо, и велели их опять перевезти на их сторону. Показавши верную службу, горные начали ездить через все лето в Москву человек по пяти- и по шестисот. Государь их жаловал, князей, мурз и сотных казаков кормил и поил у себя за столом, дарил шубами, доспехами, конями, деньгами". Юный Иоанн отменно знал историю – по крайней мере ту ее часть, что относилась к военным и государственным деяниям его отца. Вернись он в Москву с пустыми руками после бесславного 11-дневного штурма Казани, его авторитет и влияние катастрофически бы пострадали. Пойдя по стопам отца, Иоанн преуспел дважды: он не только возвел новую крепость в стратегически важном районе, но и добился еще возникновения разобщения между Казанью и Крымом. В первую очередь это отразилось на тех крымцах, что пребывали в Казани.

"Начали розниться казанцы с крымцами, – говорит летопись. – Арские чуваши пришли даже с оружием на крымцев, крича: „Отчего не бить челом государю?" – пришли и на царев двор, но крымцы – Улан Кащак с товарищами побили их; эта удача, однако, не поправила дела Гиреев, потому что казанские князья и мурзы один за другим перебегали к русским. Тогда крымцы, видя, что при первом нападении московских воевод казанцы их выдадут, собрались, пограбили все, что было можно, и побежали из Казани в числе 300 человек, побросав жен и детей; они бежали вверх по Каме и вошли в Вятку, но тут вятский воевода Зюзин поразил их наголову и потопил; 46 человек пленных, и в том числе Улан Кащак, были отосланы в Москву и там казнены смертию за их жестокосердие, говорит летописец.

Бегство крымцев отдало Казань в руки русской стороне; тотчас явились оттуда послы с челобитьем, чтоб государь пожаловал пленить их не велел, дал бы им на государство царя Шиг-Алея, а царя Утемиш-Гирея с матерью Сююнбекою взял бы к себе. Иоанн отвечал, что хочет землю Казанскую пожаловать, если они царя, царицу, остальных крымцев и детей их выдадут и всех русских пленников освободят".

Сообщать хану это пожелание царя Иоанна отправился его любимец Адашев. Характерно, что миссия, порученная Адашеву, была не из простых. Татарские ханы всегда славились своей гордостью, а потому слова Иоанна неминуемо должны были привести их в ярость. Приступ ханской ярости вполне мог иметь плачевный итог для посланника. Иоанн не мог не понимать этого, но все же настоял, чтобы именно Адашев взялся за исполнение столь тяжкого поручения.

"Алексей Адашев отправился в Свияжск объявить Шиг-Алею, что государь жалует ему Казанское царство с Луговою стороною и Арскою, но Горная сторона отойдет к Свияжску, потому что государь саблею взял ее до челобитья казанцев. Это условие сильно оскорбило Шиг-Алея, но бояре прямо объявили ему, что решение ни под каким видом изменено не будет; то же было объявлено и вельможам казанским, когда они начали было говорить, что землю разделить нельзя.

В августе Шиг-Алей посажен был в Казани и, согласно условиям, освободил русских пленников, которых насчиталось 60 000 человек".

Это уже был подлинный триумф! И он серьезно упрочил положение Иоанна.

Но, увы, не обошлось без подводных камней. Татары – народ, как известно, лукавый. Приняв на словах условия перемирия, они намеренно стали препятствовать их исполнению. Речь здесь идет исключительно об обязательствах татарской стороны. Иоанн, помня, что возведенный им Свияжск – крохотный островок русского присутствия в безбрежной татарской степи, хотел дать ему развиться. Если бы он перешел к суровым мерам, которые могли бы вынудить татар соблюдать условия, те вполне были бы способны обрушиться на город и предать его огню. Поэтому Иоанн предпочел избрать иную тактику, твердо решив любой ценой убедить татар выпустить на волю всех до единого русских воинов, томившихся в плену.

"В Казань поехали боярин князь Димитрий Палецкий и дьяк Клобуков; они повезли платье, сосуды, деньги хану, ханше, князьям казанским и городецким, повезли царю и земле Казанской жалованное слово за службу; но при этом они должны были требовать освобождения всех пленных, в противном случае объявить, что государь, видя христианство в неволе, терпеть этого не будет. Шиг Алею должны были сказать, чтоб он помнил жалованье царя и отца его, великого князя Василия, прямил по шертным грамотам (т. е. был бы верен клятвенному обещанию. – Г. Б.), русских пленников всех освободил и укрепил бы Казань крепко государю и себе, как Касимов городок, чтоб при нем и после него было неподвижно и кровь перестала бы литься навеки.

Палецкий с этим наказом поехал в Казань, а из Казани в Москву приехали большие послы с челобитьем от Шиг-Алея, чтоб государь пожаловал, Горную сторону царю уступил, если же не хочет уступить всей стороны, то пусть даст хотя несколько ясаков с нее; да пожаловал бы государь, дал клятву царю и земле Казанской в соблюдении мира. Иоанн велел отвечать, что с Горной стороны не уступит Казани ни одной деньги, а клятву даст тогда, когда в Казани освободят русских пленных всех до одного человека. Тогда же возвратились из Казани боярин Хабаров и дьяк Выродков и сказали, что казанцы мало освобождают пленных, куют их и прячут по ямам, а Шиг-Алей не казнит тех, у кого найдут пленников, оправдывает себя тем, что боится волнения: доносят ему, что князья казанские ссылаются с ногаями; он об этом разведывает и даст знать государю.

Действительно, в ноябре Шиг-Алей и князь Палецкий дали знать, что казанские князья ссылаются с ногаями, хотели убить Шиг-Алея и князя Палецкого. Хан узнал о заговоре, перехватил грамоты и велел перебить заговорщиков у себя на пиру числом 70 человек, а другие разбежались; он просил, чтоб государь не отпускал из Москвы больших казанских послов, потому что они также в числе заговорщиков".

Поступок хана вынуждал Иоанна сделать очередной, причем действенный шаг. Ситуация явно начинала выходить из-под его контроля. Однако Иоанну не хотелось начинать войну, так как он предпочитал уладить все мирным путем. Вновь был призван Адашев. Ему теперь предстояла еще более серьезная миссия, назначенная царем.

"Отправился туда Алексей Адашев с такими словами к Шиг-Алею: „Сам он видит измену казанцев, изначала лгут государям московским, брата его, Еналея, убили, его самого несколько раз изгоняли и теперь хотели убить: нужно непременно, чтоб он укрепил город русскими людьми". Шиг-Алей отвечал на это: „Прожить мне в Казани нельзя: сильно я раздосадовал казанцев; обещал я им у царя и великого князя Горную сторону выпросить. Если меня государь пожалует, Горную сторону даст, то мне в Казани жить можно, и, пока я жив, до тех пор Казань государю крепка будет. Если же у меня Горной стороны не будет, то мне бежать к государю". Князь Палецкий и Адашев говорили ему на это: „Если тебе к государю бежать, так укрепи город русскими людьми". Алей не соглашался на это. „Я бусурман, – говорил он, – не хочу на свою веру стать и государю изменить не хочу же, ехать мне некуда, кроме государя; дай мне, князь Дмитрий, клятву, что Великий князь меня не убьет и придаст к Касимову, что пригоже, так я здесь лихих людей еще изведу, пушки, пищали и порох перепорчу; государь, приходи сам да промышляй". Палецкий и Адашев отправились в Москву, оставя в Казани Ивана Черемисинова с отрядом стрельцов беречь Алея от казанцев и не держать государя без вести. Когда Палецкий приехал на Свиягу, то жившие здесь князья Чапкун и Бурнаш сказали ему, что в народе ходят слухи: придет весна, и казанцы изменят государю, а Шиг-Алея не любят; так государь бы своим делом промышлял, как ему крепче, а мы, говорили князья, государю дали правду и по правде к нему приказываем, что казанцы непременно изменят, тогда и горных не удержим".